— Нормальной человеческой лямки.

— Да, лямки! Хочу лямки. Хочу иметь семью, отвечать за неё, хочу сына, дочь…

— Чтоб фамилия Антоновых сияла в веках, чтоб не прервалась цепь… Хорошее дело. Но когда ты просто встречаешься с женщиной и она знает, что это просто, тогда одно — как твоя Надя, а когда…

— Я женюсь на Наде, — перебил Антонов.

— Ты серьезно?!

— Да.

— У неё же сын?

— Ну и что?

— Это всё не так просто.

— А мне осточертело, чтоб всё было просто. Ладно, — Антонов широко улыбнулся, похлопал Игоря по плечу, как младшего заблудшего брата. — Халат у тебя шикарный. Я побежал, а то там таксист уже матюкается. Готовь свадебный тост и подарок!

— Окстись, родимец! — крикнул ему вслед Игорь, но гость на мгновение раньше закрыл за собой дверь лифта, нажал кнопку и поехал вниз.

Антонов уговорил таксиста, что заплатит вдвое против счётчика, и они двинулись на дачу за Надей. По дороге ему, давно некурящему, вдруг нестерпимо захотелось курнуть, и он купил в киоске на выезде из Москвы пачку сигарет «Бородино».

Шофёр был молод, краснощёк, беловолос и белобров, с бычьим покатым лбом, чуточку вытаращенными голубыми глазами. Разговорить его оказалось непосильной задачей даже для общительного Антонова: что он ему ни скажи, у того один ответ — «бывает». Так что ехали молча.

Антонов думал об Игоре. Раньше он ему завидовал: завидовал его умению работать, цепкости, упорству, общей ловкости его натуры. Они всегда понимали друг друга с полуслова, их объединяли профессиональные интересы и ещё в большей степени то, что они были великолепными партнёрами: вместе им не стоило труда увести из любой компании самых красивых женщин, осмеять и посадить в калошу любого «остроумца». Вдвоём они, что называется, не боялись ни бога, ни чёрта. Да, раньше он завидовал Игорю, а сейчас из головы не выходил один случай — хмурый январский день минувшей зимы, когда Игорь потащил его в магазин уцененных товаров и купил своему отцу-старику зимнее пальто за семнадцать рублей.

— Игорь, оно же плохое, раз такое дешёвое!

— Ничего, — возразил Игорь, вынимая длинными белыми пальцами из туго набитого бумажника две десятки. — Я ценник оторву. Откуда он узнает в своем Тамбове? — Игорь радостно улыбнулся. — А ещё лучше — припишу единичку. И будет не семнадцать, а сто семнадцать!..

Что ж, наверное, обмануть можно всех: отца, мать, друзей, приятелей, подружек. А дальше что? Ничего. Просто однажды поймём, что обманывали самих себя. А жизнь тем временем уйдет невозвратно, как вода в той реке, унесёт всё, а ложь выпадет в осадок, как соль, и останется на наших костях мучить до конца дней…

В стороне от дороги, на косогоре, замелькали голубые и темные кресты деревенского кладбища: редкие серебристые памятники с красными звёздочками наверху вспыхивали на солнце ярко, празднично, и Антонов подумал: «Надо поставить матери памятник, сколько лет собираюсь… Немедленно! Сегодня решим с Надей, завтра же беру отпуск, занимаю денег и еду. Всё. Дальше откладывать некуда!»

По обе стороны от дороги тянулись хорошо обжитые дачные леса, наполненные весёлой жизнью летнего времени. И Антонов вдруг подумал, что дачная местность, как молодость, — временный праздник. И так же, как за дачами начинается тяжелая суета будничной московской жизни, так и за молодостью идут времена другие. И одному их встречать трудно, боязно…

— Мне нужна жена, а не милицейский свисток! — вдруг сказал Антонов, когда они благополучно миновали желтую будку ГАИ за кольцевой бетонной дорогой.