Пистолет опустился. Издалека послышались крики людей:

– Сюда! Здесь стреляли!

Вспыхнули в темноте и стали приближаться красные точки железнодорожных фонарей. Я поняла, что помощь близко, но выстрел в упор был ещё ближе.

Не спуская с нас глаз, бандит отступил на шаг назад и хрипло скомандовал в сторону теней у вагона:

– Уходим.

Он исчез мгновенно, растворясь посреди вереницы вагонов и длинной полосы песчаного откоса. Меня трясло крупной дрожью. Марк стащил с себя рубаху и кинул мне:

– Оторви рукав. Надо остановить кровь.

Только сейчас я посмотрела на человека в милицейской форме, лежащего рядом с Марком. На его гимнастёрке расплывалось кровавое пятно. Нас окружили люди. Один из них поднял над головой Марка фонарь, осветив лежащего:

– Убили Даньку, гады.

– Нет, не убили. – Марк взял у меня из рук оторванный рукав и зажал им рану. – Надо срочно в больницу.

– Какая больница? У нас фершалка молоденькая, что она может?

– Не надо фельдшера, я хирург. Быстро найдите одеяло, брезент или что-то вместо носилок. Несите в фельдшерский пункт, я попробую помочь.

Понимая, что только мешаю, я отошла в сторону и, когда четыре человека понесли раненого на куске брезента, пошла позади. Марк на ходу натянул рубашку без одного рукава, коротко посмотрев на меня:

– Испугалась?

– За тебя.

– А я за тебя, – он ободряюще улыбнулся, – главное, живы остались. А этот парень дай Бог выкарабкается. – Он кивнул на носилки и прикрикнул: – Осторожнее, не поворачивайте его на бок!

Предрассветная сырость укутывала улицы посёлка полосами тумана от реки.

Когда мы дошли до фельдшерского пункта, заря подкрасила облака нежной розовой краской. Обхватив руками плечи, я присела на скамейку под густой ёлкой и стала смотреть, как в окне мелькает силуэт Марка. После пережитого я замечала только мужа, с ужасом осознавая, что он чудом остался жив. Как, впрочем, и этот молодой милиционер и как я.

– Замёрзли? – На лавку рядом со мной опустился пожилой милиционер в звании лейтенанта и протянул ватник. – Накиньте, а то простудитесь.

– Спасибо.

Лейтенант помолчал.

– Нам повезло, что ваш муж оказался доктором. Авось и вытащит Лычкова с того света. Никак нам эту банду не изловить. Эх, – он с размаху стукнул себя кулаком по колену, – мы их в другом месте ждали! Данила на всякий случай на разведку пошёл. Дурья моя голова. Нет чтобы самому пойти! Мальчишку под пули сунул! Никогда себе не прощу, если он не выживет!

– Муж сказал, что жить будет, он хороший врач, фронтовой.

– Дай Бог, ежели так. Я хоть и неверующий, а пойду в церковь свечку поставлю. Бог – Он ведь как: когда дела в порядке, так вроде бы и не нужен, а случись что, к Нему несёмся: и верующие, и неверующие, и коммунисты, и комсомольцы, помоги, мол, нам, дуракам, защити, спаси и помилуй. – Он искоса взглянул на меня. – Не понимаю, почему бандюки вас не убили. В первый раз свидетели в живых остались.

Я ещё не отошла от переживаний, и его слова снова всколыхнули в памяти бездонный глаз пистолетного дула, направленный прямо на меня. Я поёжилась под ватником:

– Сама не понимаю. Вы, конечно, налётчиков спугнули, но чтобы выстрелить, нужна секунда.

На скрип двери в амбулатории мы оба выпрямились. Фельдшерица, которую вызвали из дома, выглянула в щель:

– Кузьма Иванович, не волнуйтесь, доктор сказал, поправится Данила, – она всхлипнула, – если бы не доктор, то я бы сама не справилась, я огнестрелы вообще в глаза не видела да и пулю извлекать не умею.