|
Он появился у нас ещё до войны, вместе со своим корешом Колей-глыбой. Коля-глыба среди блатных в большом авторитете ходил: его слово – закон, никто перечить не смел, кроме Шапито. Они вместе смолоду, с первой ходки по тюрьмам, огни и воды прошли. Шапито у них в паре был вроде мозга, а Глыба исполнитель. Знаю, что в прошлом за ними много чего числилось, включая разбой, но у нас, врать не стану, вели себя тихо, культурно. Шапито даже помогал местным жалобы составить или деловое письмо властям отправить, у него ведь гимназия за плечами. Зато Глыба кое-как писал, как кура лапой. С началом войны Шапито с Глыбой снова на зону отправили, и вышли они в самом конце сорок пятого года. Шапито уже совсем плох был, в чём душа держалась, сил хватало только рыбу удить. Глыба его как маленького выхаживал, а после похорон на следующий день собрал вещички, зашёл ко мне попрощаться да и отбыл в неизвестном направлении. Кстати, Шапито с Глыбой и за чертой могилы не расстались, потому что вместо памятника Коля на могиле друга поставил гранитную глыбу с высеченным крестом, и всё – ни надписи, ни фамилии. Вот такие вот дела, уважаемая Антонина Сергеевна.
Честно говоря, я слишком вымоталась и изнервничалась, чтобы вникать в длинные объяснения милиционера о поднадзорных уголовниках, некогда проживавших на его территории. Меня всегда напрягали любители рассказывать подробности не по делу. Я сняла с себя ватник, в который куталась до сих пор, и свернула его на коленях. – Кузьма Иванович, всё это, конечно, очень интересно, но моё загадочное письмо ничего не объясняет. Напрасно мы приехали. Хотя нет, не напрасно, – я взяла за руку Марка, – мы приехали для того, чтобы Марк спас вашего сотрудника Данилу. Кузьма Иванович посмотрел на Марка: – Доктор, вы тоже ничего не поняли? Марк пожал плечами: – Нет. Хотя… – Он запнулся. – Не может быть! – Именно что может! – Не вставая со стула, Кузьма Иванович развернулся, отомкнул незатейливый сейф и извлёк оттуда картонную канцелярскую папку. – Дела умерших положено в архив сдавать, а я припозднился. Нагорит, конечно, от районного начальства, да мне не привыкать. Даром, что ли, до седых волос в лейтенантах хожу. – Он придвинул мне папку: – Так и быть, разрешаю посмотреть дело Шапито, но быстро и в моём присутствии. – Да зачем он мне? – пробормотала я, полностью сбитая с толку. – Я вам на слово верю. – Ох и непонятливая у тебя супруга, доктор, – обратился Кузьма Иванович к Марку и устало пояснил: – Уголовник под кличкой Шапито и есть Сергей Львович Вязников. Это его местные в Шапитова переделали, потому что настоящим именем он себя никогда не называл. Видимо, марать не хотел. Но тот бандюган, что в вас стрелять не стал, понял, чья ты дочь. Понял и Коли-глыбы испугался. Глыба бы его за дочку друга голыми руками на винтики разобрал и под паровой пресс положил, чтоб наверняка. Шапито, Коля-глыба, поднадзорные уголовники, сто первый километр… Чтобы не заорать дурниной, я прижала пальцы к вискам, пытаясь привести в порядок закипающие чувства. Кузьма Иванович придвинул ко мне раскрытую папку и показал фотографию худощавого мужчины с ироничным тонким ртом и широко распахнутыми глазами. Так вот он какой, мой отец. Я вгляделась в его черты, ничем не напоминающие меня. Разве только глаза. И брови. И нос. Отец был коротко стрижен, и я подумала: интересно, какого цвета его волосы. Значит, когда мама воспитывала меня в одиночку, он сидел в тюрьме с этим, как его? Колей-глыбой, заменившем ему семью, жену, дочку. Спасибо, мама, обманула меня лишь в том, что отец умер, а не стала выдумывать про героя-полярника или командира Красной армии, погибшего на деникинских фронтах. Разрозненные кусочки мозаики из упорного молчания бабушки, отсутствия фотографий, неизвестного мужчины, обрисованного соседкой, стали складываться в целостную картину постыдной семейной тайны, которую в литературе иногда именуют скелетом в шкафу. |
