– Мне страшно от твоих слов, – тихо сказал Марк. – А если бы у меня оказался отец с уголовным прошлым, то, по твоей версии, я не должен был жениться на тебе, так получается?

– Нет, Марк! – воскликнула я и порывисто прижалась к нему, чувствуя щекой его дыхание. – Я хочу быть с тобой в любом случае!

Его тёплые губы легко коснулись моего виска.

– Знаешь, я тоже. И все наши переживания мы станем делить пополам, как последний кусок хлеба. И вообще, я уверен, что любовь это в первую очередь желание быть рядом в трудную минуту, даже если придётся противостоять всему миру. И ещё, если ты поступаешь правильно, по чести, то не надо бояться чужого мнения. Согласна? – Изо всех сил сдерживая слёзы, я кивнула, а Марк сказал: – Я знаю, что нам надо завтра сделать. Помнишь, наша попутчица в поезде посоветовала сходить к роднику. Кажется, называется Каменный ключ?

Я зыркнула глазами исподлобья и уточнила:

– Это там, где после купания появляется много деток?

– Точно! И я как врач обязан проверить сиё снадобье на себе.

* * *

Теперь я уверена, что если в здешних местах где-то есть заколдованный лес, то это около Каменного родника. Мы выдвинулись на маршрут рано утром, когда розовая заря ещё не успела плеснуть краски в зыбкую полосу тумана на луговой пожне и он был белым, как молочная пенка. Еле видимая стёжка вывела нас к молодой рощице, сгрудившейся вокруг высоченной берёзы с матовой шелковистой корой. На фоне тёмно-зелёного ельника листья ивняка казались выкованными из чешуек серебра. Около каменной гряды на опушке фиолетовыми хвостами колыхался островок цветущего иван-чая.

– Кстати, кипрей очень полезен для здоровья. На обратном пути нарвём охапку и попросим хозяек подсушить в печи, – заметил Марк, явно рассматривавший красоту природы с практической точки зрения.

Я сурово взглянула в сторону мужа:

– Ты не романтик.

Он потешливо хмыкнул:

– Ну должен же кто-то в семье заботиться о насущном.

Неподалёку от посёлка израненный лес хранил на себе следы боёв. Вдоль тропки зарастала травой проржавевшая гусеница немецкого танка. На одной из елей на большой высоте какой-то шутник развесил на лапах немецкие каски, и они болтались на ветру чудовищными ёлочными игрушками. Дальше мы увидели вдавленный в грунт лафет зенитки и чуть поодаль осевший холмик земли с деревянным крестом. Снег и дожди успели стереть с него надпись, наскоро сделанную химическим карандашом, оставив лишь три начальные буквы имени «Фёд…». Я вспомнила, как мы хоронили подругу Катю, погибшую при обстреле прямо на перекрёстке, где она регулировала движение. Такой же холмик и такой же крест, на котором я собственной рукой вывела даты жизни, короткой, как вспышка молнии. Один Господь ведает, сколько их разбросано по Европе, таких могил, которые успели стать безымянными.

Память безмолвными тенями закружилась над нашими головами, и некоторое время мы шли молча, погружённые в свои мысли, пока не поняли, что мы в лесу не одни. Издалека маленькая старушка на поваленном дереве показалась сказочным персонажем. Сходство добавляли огромные лапти, чудом державшиеся на ножках-прутиках. Одной рукой старушка придерживала на коленях лукошко с черникой, а другой выбирала из ягод листики. При нашем приближении старушка подняла голову и зорко глянула на Марка.

– Ты, что ли, дохтур, который мальчишку- милиционера с того света вытащил?

– Доброе утро, – поздоровался Марк.

– Здравствуйте, – пискнула я, но старушка не обратила на меня никакого внимания.

– Я доктор, – согласился Марк, – но из Данилы я только пулю вытащил, а кому на каком свете быть, не я решаю.