В-третьих — есть на что нанять охранцов и подмазать городские власти. Третье соображение оказалось, кстати, самым недолговечным. Всё и так стало нашим… ну. почти.
Итак, девушки в основном прощупывали любопытных, юноши — сторожили и обучались тонкостям сего дела у отставников, в том числе меня самого. Публика сразу возникла чистая: кто ощущал себя достаточно сильным, чтобы открыто потакать своим прихотям, кто — слишком слабым и избалованным, чтобы устоять перед риском и соблазном, а кто завернул якобы во имя проверки. Впрочем, последние, то есть члены Совета Знатнейших и маэстрата, состоящего из купцов, готовы были и чёртову куму приветить, лишь бы город не слишком напоминал Содом. Или, что то же, достославную столицу родимой Готии, Лутению — особенно в последние времена, весьма и весьма интересные.
Постепенно вкусы клиентов определились, полюбовные связи установились — с обеих сторон народу было немного, однако деньги текли плодоносным потоком, и я уже подумывал, не освежить ли прежние контакты ради поиска иных медоносных пчёлок и пастбищ. Новые контакты — с шорниками, кузнецами и одним замечательным столяром-краснодеревщиком — я уже наладил.
У нас были надлежащим образом оформлены четыре больших зала и десятка три крошечных двойных спаленок для персонала. Большинство благородных посетителей требует интима один на один, но кое-кто смущается проносить кнуты, цепи, ошейники и прочий собачий антураж туда, где шёлковые обои в розочку и скондские ковры с медальонами. Простор ему подавай и соответственные декорации. Насчёт обоев — это фигура речи, обстановка у моих тружениц строгая, хотя недешёвая и легко пачкается.
В общем, всё было на мази — то бишь смазано, подмазано и поставлено на резвые колёса.
Посреди наступающих и отступающих проблем я держался скромно и с уверенным достоинством: педель в аристократическом учебном заведении.
И вот именно тогда мне нанёс визит сам молодой Марсальский Господин.
С неким опозданием замечу, что власть в городе была о трёх головах. Первое — своего рода парламент, в свою очередь состоящий из двух палат. О нём уже было. Второе — некий пришлец в чине маркиза или графа. Его можно было бы и не считать, только вот назначал его король, а держала на привязи Супрема. В центральных землях этим монашкам уже начали переламывать хребет по причине Великой Готийской Заварухи, сиречь революции. Однако последний король ещё не был удавлен на кишке последнего попа, его королева не сложила под меч очаровательную головку, а простые граждане считали, что в такой помойной клоаке, как Марсалия, навести и сохранить порядок могут лишь оборотни — ищейки в чёрной сутане, которую легко поменять на мирскую одежду.
Ну да, тот же род зверя, что и моряне. В некоем смысле.
А третьей головой был Старый Господин города. Мейстер Годомер.
Исполнитель суровых приговоров. Городской палач.
И не думайте, что от него так уж нос воротили. Маэстратцы вынуждены были перед ним стелиться, прямо-таки лебезить: верная рука на эфесе меча — дело редкое, а нужда в ней никогда не перестаёт. Неровён час такой ценный специалист уйдёт в места, где лучше платят. К подножию лутенской Старой Брюзги, например. (Говорили, у тамошних заплечных мейстеров уже руки отваливаются — за шнурок дёргать. Или по старинке винты на гарроте закручивать.) По традиции, городские господа были мастаками в деле целительства: приходилось досконально изучать телесный строй и склад, причём, что ценно, благодаря обильному вскрытию мертвецов. Также — чтобы не простаивали без дела — им дали на откуп местные бани и отхожие места, отчего сад вокруг «Вольного Дома», обиталища палачей вне городских стен, было не стыдно показать любому герцогу, а члены господской семьи благоухали крепким лавандовым и гвоздичным мылом собственного производства. |