- С моим мозгом все в порядке, сказал Кассель. - Но если хоть один из вас, ребята, начнет вести себя иначе, чем обычно... пеняйте на себя!
Они все рассмеялись.
- Ну что ж, - сказал Эдвардсон, - Я бы не отказался от шанса договориться с ними. Это вовсе не глупо.
- Почему бы и нет? - сказал Кассель.
- Ты имеешь в виду - полететь к ним навстречу?
- Конечно. Из того, что мы сидим здесь, ничего хорошего не получится.
- Я думаю, мы можем кое-что сделать. медленно произнес Эдвардсон. - В конце-концов, с ними можно договориться. Они разумные существа, но
они не непобедимы.
Морс сверил курс корабля с расчетным, потом поднял голову.
- Ты думаешь, нам следует установить контакт с командой соседнего звездолета? Сказать им, что мы хотим сделать?
- Нет! - воскликнул Кассель, и Эдвардсон согласно кивнул головой.
- Это запрещено. Мы просто полетим и посмотрим, что мы можем сделать. Если они не ответят, мы их просто уничтожим.
- ПОСМОТРИМ!
Из иллюминатора они увидели красное пламя реактивного двигателя: соседний звездолет в их секторе устремился вперед.
- Им, должно быть, пришла в голову та же мысль, - сказал Эдвардсон.
- Давайте доберемся туда первыми, - предложил Морс. Кассель включил двигатели, и их вжало перегрузкой в сиденья.
- Стрелка так и не сдвинулась? - крикнул Эдвардсон, пытаясь перекричать звонок сигнальной системы, подведенной к детектору.
- Ни на миллиметр, - ответил Кассель, глядя на циферблат, по которому стрелка прошла весь путь и уперлась в ограничитель.
ЧЕТЫРЕ СТИХИИ
Элисте? Кромптон был стереотипом, и это постоянно возмущало его самого. Но что поделаешь? Хочешь не хочешь, а он моноличность, однолинейный
человек, все желания которого нетрудно предугадать, а страхи очевидны для всех и каждого. Но хуже всего было то, что и внешность его как нельзя
более соответствовала его характеру.
Был он среднего роста, болезненно-худошав, остронос, его губы были всегда поджаты, уже появились большие залысины надо лбом, а за толстыми
линзами его очков скрывались водянистые, тусклые глаза; лицо его покрывала редкая растительность.
Словом, Кромптон выглядел клерком. Он и был клерком.
Посмотришь на него и скажешь: ну и тип, мелочный, пунктуальный, осторожный, нервный, пуританского склада, злопамятный, забитый,
осмотрительный и сдержанный. Диккенс изобразил бы его человеком с повышенным чувством собственной значимости, который вечно торчит в конторе,
взгромоздившись на высокий табурет, и царапает в пыльных скрижалях историю какой-нибудь старой респектабельной фирмы.
Врач XIII века углядел бы в Кромптоне воплощение одного из четырех темпераментов, соответствующих свойствам основных стихий, а именно:
Меланхолического темперамента Воды. Причина этого - в избытке холодной, черной желчи, которая порождает брюзгливость и замкнутость.
Более того, сам Кромптон мог бы стать доказательством правильности теории Ломброзо и Крэтшмера, притчей-предупреждением, гиперболой
католизма и печальной карикатурой на человечество.
И опять-таки, хуже всего то, что Кромптон полностью сознавал всю аморфность, слабость, тривиальность своей натуры и, сознавая это,
негодовал, но ничего не мог изменить, только ненавидел досточтимых докторов, которые сделали его таким.
|
