|
Как твой лечащий врач я не могу... - Дайте адреса, - холодно потребовал Кромптон. - Это мое законное право. Я чувствую, что справлюсь со своими компонентами. Когда они будут в моем подчинении, произойдет слияние. Мы будем действовать как единое целое. И я, наконец, стану полноценным человеком. - Да ты даже не представляешь себе, что такое эти Кромптоны! - воскликнул доктор. - Ты думаешь, что это ты неполноценный? Да ты вершина этой кучи хлама! - Мне все равно, что они собой представляют, - сказал Кромптон. - Они часть меня. Пожалуйста, адреса и имена. Устало покачав головой, доктор написал записку и протянул ее Кромптону. - Элистер, нечего рассчитывать на успех. Прошу тебя, подумай хорошенько... - Спасибо, доктор Берренгер, - коротко поклонившись, сказал Кромптон и вышел. Стоило Кромптону очутиться за порогом кабинета, как вся его самонадеянность словно растаяла. Он не посмел признаться доктору Берренгеру в своих сомнениях, не то добрый старик непременно отговорил бы Элистера от Реинтеграции. Но теперь, когда адреса и имена лежали у него в кармане и вся ответственность легла на его плечи, Элистера захлестнула тревога. Он лишь дрожал с головы до ног. Он справился с приступом, но ненадолго, лишь до тех пор, пока на такси не добрался до своей комнаты, а там сразу же бросился на кровать. В течение часа, ухватившись за спинку кровати, как утопающий за соломинку, он корчился в мучительных судорогах. Потом приступ прошел. Он сумел унять дрожь в пальцах настолько, чтобы вытащить из кармана и рассмотреть записку, которую вручил ему доктор. Первым в записке стояло имя Эдгара Лумиса из Элдерберга на Марсе. Вторым - имя Дэна Стэка, Восточные Болота, на Венере. Больше в записке ничего не было. Что собой представляли эти самостоятельно существующие компоненты его, Кромптона, личности? Какие характеры, какие формы приняли его отторгнутые сегменты? В записке об этом не было сказано ни слова. Ему самому предстояло поехать и все выяснить. Кромптон разложил пасьянс и прикинул, чем он рискует. Его прежний, еще не расщепленный рассудок был явно одержим манией убийства. Предположим, слияние состоится, изменится ли что-нибудь к лучшему? Имеет ли он право выпускать в мир это, по всей вероятности, чудовище? Благоразумно ли предпринимать шаги, которые могут привести его к умопомешательству, кататонии, смерти? До поздней ночи думал об этом Кромптон. Наконец врожденная осторожность взяла верх. Он аккуратно сложил записку, спрятал ее в ящик стола. Как бы ни хотел он Реинтеграции и целостности, риск был слишком велик, и он предпочел свое теперешнее состояние сумасшествию. На следующий день он нашел себе место клерка в одной старой респектабельной фирме. Он был сразу же захвачен привычным ходом дел. Снова с непреклонной методичностью робота каждое утро ровно в девять часов он добирался до своего стола, в пять пополудни он уходил и возвращался в свою меблированную комнату, съедал свой невкусный, но полезный для здоровья ужин, раскладывал три пасьянса, разгадывал кроссворд и ложился на свою узкую кровать. И снова в субботу вечером он смотрел кино, по воскресеньям изучал геометрию и один раз в месяц покупал, читал и затем рвал на куски журнал непристойного содержания. А отвращение к самому себе росло. |
