Вот тебе правда, кушай до последней крошки. Хулио Вега до последнего выдавал Рауля за своего информатора потому, что хотел сержанта получить за геройство и поскорее выбраться из отдела по борьбе с наркотиками, где блестящей карьеры никогда не сделать. Вот она — вульгарная правда. С моей подсказки Хулио Вега у красной двери начал раскручивать квартиру. Это нормально. Мы друг другу помогаем. И о своей карьере он думал даже после гибели Траделла. Все надеялся, что дело повернется как надо и он пожнет лавры.
— Мне жаль, что я растравил старые раны. Я вас ни в чем не виню, Мартин.
Гиттенс махнул рукой — дескать, проехали, я на тебя зла не держу. Но сразу же вслед за этим поднял новый кусок бетона и метнул его в стену.
— Ладно, Бен, ты заканчивай, а я пойду прогуляюсь. Уж больно здесь смердит.
Через какое-то время я вылез из контейнера — ничего интересного не найдя.
* * *
В одной из комнаток полицейского участка зоны А-3 мы разложили на полу газеты и высыпали мусор из привезенных мешков.
— Работа полицейских всегда исполнена подобной романтики? — сказал я, пытаясь завязать с Гиттенсом разговор. До этого всю дорогу он угрюмо молчал.
Гиттенс усмехнулся.
Мне был неприятен холодок в наших отношениях. Поначалу, когда я приехал в Бостон, мы были на дружеской ноге. Потом, когда против меня возникли подозрения, Гиттенс обходился со мной сурово, но оно и понятно: он вел себя профессионально сухо по отношению к подозреваемому. Ничего личного. Однако теперь, после нашего последнего разговора, я почувствовал трещину в наших отношениях. Я посмел расспрашивать о его роли в деле Траделла. И вся его былая сердечность по отношению ко мне исчезла. Похоже, навсегда.
Мое уважение к нему было так велико, что эта перемена обидела меня до глубины души. Я был ужасно расстроен.
И когда мы наконец нашли в одном из мешков нужный след (а именно: свежую банковскую распечатку операций по кредитной карточке Брекстона), я не испытал никакой радости.
— Похоже, вы опять угодили в яблочко, — сказал я Гиттенсу.
— Правда, с опозданием в десять лет? Да?
В его голосе звучал яд.
Увы, к прежним отношениям возврата не было.
40
Часом позже мы с Келли сидели в машине без полицейской маркировки и с затемненными стеклами — дежурили напротив небольшого многосемейного дома на Олбанс-роуд.
Если верить находке в мусоре из одной из квартир этого здания, Брекстон был здесь совсем недавно. Возможно, он и сейчас находится внутри. Наша задача — проконтролировать, не выйдет ли он из дома под номером сто одиннадцать до начала полицейского штурма.
В нескольких милях от нас Кэролайн Келли выбивала в окружном суде необходимый ордер.
Штурм должен начаться незамедлительно после того, как она получит разрешение.
Чтобы подпись судьи не успела просохнуть на бумаге!
В атмосфере всеобщего болезненного недоверия всех ко всем операции против уголовников в Мишн-Флэтс проводились, как правило, именно так — чтобы какой-нибудь свой человек в полиции не успел предупредить преступников.
Поглядывая на входную дверь, я ерзал на сиденье. Мне было не по себе. По спине пробегал холодок, в животе начинало крутить от нехорошего чувства.
— Что, Бен, нервничаешь?
— Есть малость.
— Это хорошо. Только дураки не нервничают.
— А вы нервничаете?
— Стар я для мандража.
Мы посидели молча минут пять. Потом еще минут пять.
Келли достал яблоко и стал обкусывать его, смачно и громко.
Звук получался такой оглушительный, что я не мог сосредоточиться на своем страхе. От нечего делать я вынул из кобуры «беретту», рассеянно осмотрел ее, нацелил на почтовый ящик и мысленно сделал «пых!». |