— В общем, вот так и обстоят дела, Кентукки, — подтвердил мистер Шрайбер, чтобы пауза не затягивалась. — Хотя, может быть, всё это можно было изложить и несколько более связно. Когда миссис Харрис привезла мальчика сюда, она не знала еще, кто его отец, однако предполагала, что когда она найдет его, тот, узнав, как нуждается в нем сын и как трудно пришлось парнишке, возьмет Гарри к себе.

Кентукки цокнул языком и пощелкал пальцами в ритме, который он часто использовал в своих балладах, а потом протянул:

— Вот так прям она, значит, и думала? — он перевел взгляд на миссис Харрис и миссис Баттерфильд. — Слушайте, вы, стервы вы старые! Можете взять щенка и увезти его в… откуда там вы его привезли. Я никого не просил тащить его сюда, мне он не нужен, и я не собираюсь брать его к себе. Может, я и простой парень с Юга, но кое-что смыслю! Публике не понравится, если окажется, что я в разводе, и не понравится, чтоб у меня был какой-то там сын, я — ковбой-одиночка, ясно вам? И будете нести всякую чушь насчет того, чтоб я его взял, так я всем скажу, что вы просто грязные лжецы, порву на хрен ваш вонючий контракт — и ищите-свищите Кентукки Клейборна! И чтоб вы знали, десять мильёнов настоящих американских ребят, которым я нравлюсь, будут за меня!

Отчитав собравшихся таким образом, Клейборн обвел их взглядом, причем ни секунды не задержался на своем сыне, и закончил:

— Так что, ребята, думаю, с этим ясно, нет? Пока! — поднялся и, косолапя «по-ковбобйски», вышел.

— Грязный подонок! — дал волю эмоциям мистер Шрайбер.

Миссис Баттерфильд прижала к лицу фартук и, всхлипывая, убежала в кухню.

Миссис Харрис стояла с посеревшим лицом.

— Старая стерва… — повторила она и, помолчав, добавила: — Теперь все пропало, да?..

Генри стоял посреди комнаты какой-то очень одинокий. Его глаза были сейчас умудреннее и грустнее, чем когда-либо. Но сказал он только:

— Чтоб мне лопнуть! Этот папаша мне не нужен.

Миссис Шрайбер подошла к мальчику, обняла его и заплакала.

Но миссис Харрис, все иллюзии и мечты которой только что рухнули, не могла даже плакать.

21

Разум миссис Харрис так ужасно подвел ее, заставив поверить, что Кентукки Клейборн примет потерянное чадо в распростертые объятия и немедленно переменится к лучшему — будет впредь источником добра и света; — но теперь разум был милосерден к ней и как бы выключился. Он позволил ей дойти до своей комнаты, переодеться в ночную рубашку и лечь в постель — а затем наступило оцепенение, не давая ей думать о происшедшем. Иначе она вряд ли перенесла бы унижение и крушение надежд на хорошую жизнь для мальчика. Она лежала, не смыкая глаз — но просто смотрела в потолок, ничего не видя, не слыша и не говоря.

Найдя ее в таком состоянии, миссис Баттерфильд завопила так, что миссис Шрайбер бегом примчалась на кухню.

— Что-то страшное стряслось с Адой, мадам! — выговорила толстуха, когда хозяйка смогла немного успокоить ее. — Что-то ужасное! Она лежит, словно бы и не живая почти, и не говорит ничего!

Миссис Шрайбер посмотрела на закрытую одеялами фигурку в постели — сейчас, когда неукротимый дух не осенял ее, она казалась совсем маленькой и хрупкой, — дважды безуспешно попыталась привести ее в чувство, а когда ничего не вышло, кинулась за мужем и позвонила своему врачу.

Доктор Джонс прибыл, поколдовал немного и вышел к Шрайберам.

— Эта женщина перенесла тяжелый шок, — сообщил он. — Вам что-нибудь об этом известно?

— Уж кому-кому… — пробормотал мистер Шрайбер и изложил доктору случившееся, особенно подробно описав поведение недостойного папаши.