Вот и сейчас — малыш Генри был вне досягаемости мерзавцев Гассетов и получил приемных родителей, которые его полюбили и помогут ему вырасти хорошим человеком; а сама она узнала и полюбила новую страну и новый народ. Безусловно, жаловаться на судьбу, получив от нее такие подарки, было бы черной неблагодарностью. Шрайберы счастливы, счастлив Генри, — да как смеет она, Ада Харрис, чувствовать себя несчастной только потому, что не сбылась буквально ее тщеславная мечта?
— Вот что, Ада Харрис, — обратилась она к себе, — стыдно тебе должно быть! Разлеглась тут, валяешься, словно тебе делать больше нечего! — и уже вслух позвала: — Ви!
Миссис Баттерфильд, чуть ли не прыгая от радости, влетела в комнату подобно ликующему гиппопотаму.
— Ты меня звала, милочка? — пропыхтела она. — Слава тебе, Господи, — да ты снова на себя похожа!
— Дорогая, как насчет чашечки чаю? — сказала ее подруга. — Мне пора вставать.
22
Очарование раннего нью-йоркского лета, с девушками в легких летних платьях, парками в цвету и ясным солнечным небом сменилось тяжкой сырой жарой июля. Домашнее хозяйство Шрайберов работало как часы — прислуга, обученная миссис Харрис, не знала упущений. Формальности усыновления Шрайберами Генри были завершены, и мальчик полноправно водворился в их дом. Близились два события, по поводу которых надо было что-то предпринимать. Первым был сезон отпусков, когда происходит массовый исход нью-йоркцев из потного, задыхающегося города в горы или на побережье, а вторым — семнадцатое июля, дата истечения срока виз миссис Харрис и миссис Баттерфильд.
Мистер и миссис Шрайбер долго обсуждали этот вопрос между собой, и вот как-то вечером миссис Харрис с подругой попросили зайти в кабинет хозяина, где супруги сидели рядышком с важным и озабоченным видом.
— Дорогие миссис Харрис и миссис Баттерфильд, — начала миссис Шрайбер, — присядьте, прошу вас. Нам надо кое-что обсудить.
Англичанки переглянулись и осторожно присели на краешки стульев.
— Мы с мистером Шрайбером, — продолжила хозяйка, — сняли на лето небольшой коттедж у моря в штате Мэн. Мистер Шрайбер очень устал за несколько месяцев работы по реорганизации его компании, и мы хотели бы просто отдохнуть в покое, без всяких особенных развлечений. Мы, безусловно, можем оставить квартиру на прислугу, но, возможно, вы согласились бы поехать с нами в Форест-Харбор, приглядеть за Генри и нами?.. Мы, право, были бы счастливы…
Подруги опять переглянулись, и мистер Шрайбер поспешно сказал:
— О визах не беспокойтесь — вам их продлят еще на полгода, у меня есть связи в Вашингтоне. Я это в любом случае намеревался сделать.
— А осенью, когда мы вернемся в Нью-Йорк, — продолжила его жена, — вы, может быть, останетесь с нами еще на некоторое время… — и быстро добавила: — Признаться, мы надеялись уговорить вас остаться с нами навсегда. Понимаете, Генри вас обеих любит, и — и мы тоже, и потом — я хочу сказать, мы обязаны вам и вряд ли когда-нибудь сможем рассчитаться с вами за все, что вы для нас сделали. Если бы не вы, у нас никогда не было бы Генри, а он уже значит для нас больше, чем мы могли бы выразить словами. Господи, да мы просто не хотим расставаться с вами! Вам не надо будет много работать, и вы сможете жить с нами. Вы останетесь? Вы поедете с нами в Мэн?..
В наступившем молчании подруги переглянулись в третий раз, и подбородки миссис Баттерфильд задрожали; миссис Харрис, однако, как и подобает капитану команды, сдержалась — хотя и ее тронула просьба хозяйки.
— Господь вас благослови за вашу доброту, — промолвила она, — мы с Вайолет только об этом и говорили в последние дни. |