|
Обыкновенный блок, который был у меня на стреле, я прикрепил к ноку гика. Таким образом, взяв ходовой конец талей на брашпиль, я мог по желанию поднимать и опускать нок гика, причем пятка его оставалась неподвижной, и при помощи оттяжек придавать ему наклон вправо или влево. К ноку гика я прикрепил также и подъемные тали, а когда все приспособление было закончено, поразился сам, как много оно мне дало. Два дня ушло у меня на то, чтобы справиться с этим делом, и только на третий день утром я смог приподнять фок-мачту над палубой и принялся обтесывать ее нижний конец, чтобы придать ему нужную форму -- соответственно степсу в трюме. Плотником я оказался и вовсе никудышным. Я пилил, рубил и обтесывал неподатливое дерево, пока в конце концов оно не приобрело такой вид, словно его обгрызла какая-то гигантская крыса. Но того, что мне было нужно, я все же достиг. -- Годится, я уверен, что годится! -- воскликнул я. -- Вы знаете, что доктор Джордан считает пробным камнем для всякой истины? -- спросила Мод. Я покачал головой и перестал извлекать залетевшие мне за ворот стружки. -- Пробным камнем является вопрос: "Можем ли мы заставить эту истину служить нам? Можем ли мы доверить ей свою жизнь?" -- Он ваш любимец, -- заметил я. -- Когда я разрушила свой старый пантеон, выбросила из него Наполеона, Цезаря и еще кое-кого и принялась создавать себе новый, -- серьезно промолвила она, -- то первое место занял в нем доктор Джордан. -- Герой вполне современный! -- То, что он принадлежит современности, только делает его более великим, -- сказала она. -- Разве могут герои старого мира сравниться с нашими? Я кивнул. У нас с Мод было так много общего, что между нами редко возникали споры. Мы с ней сходились в главном -- в нашем мировоззрении, в отношении к жизни. -- Для двух критиков мы поразительно легко находим общий язык, -- рассмеялся я. -- Для корабельного мастера и подмастерья -- тоже, -- пошутила она. Мы не часто шутили и смеялись в те дни -- слишком были мы поглощены нашим тяжелым, упорным трудом и пришиблены страшным зрелищем постепенного умирания Волка Ларсена. У него повторился удар. Он потерял речь, вернее, начал терять ее. Теперь он владел ею лишь по временам. По его собственному выражению, у него, как на фондовой бирже, "телеграфный аппарат" был то включен, то выключен. Когда "аппарат" был включен, Ларсен разговаривал, как обычно, только более медленно и как-то затрудненно. А потом речь внезапно покидала его, -- порой прежде, чем он успевал закончить фразу, -- и ему часами приходилось ждать, пока прерванный контакт не восстановится. Он жаловался на сильную головную боль и заранее придумал особую форму связи на случай, если совершенно лишится речи: один нажим пальцев обозначал "да", а два нажима -- "нет". |
