|
-- Онемение усиливается. Едва шевелю рукой. И говорите теперь погромче. Отдаю последние концы". -- Вы чувствуете боль? -- спросил я. Мне пришлось повторить вопрос более громко, и только тогда он ответил: "Временами". Его левая рука медленно, с трудом царапала по бумаге, и разобрать его каракули было нелегко. Они напоминали ответы духов, которые преподносят вам на спиритических сеансах, где вы платите доллар за вход. "Но я еще здесь, я еще весь здесь", -- все медленнее и неразборчивее выводила его рука. Карандаш выпал у него из пальцев, и пришлось вложить его снова. "Когда боли нет, я наслаждаюсь тишиной и покоем. Никогда еще мои мысли не были так ясны. Я могу размышлять о жизни и смерти, как йог". -- И о бессмертии? -- громко спросила Мод, наклоняясь к его уху. Три раза он безуспешно пытался нацарапать что-то, но карандаш вываливался из его руки. Напрасно пробовали мы вложить его обратно, -- пальцы уже не могли удержать карандаша. Тогда Мод сама прижала его пальцы к карандашу и держала так, пока его рука медленно, столь медленно, что на каждую букву уходила минута, вывела крупными буквами: "Ч-У-Ш-Ь". Это было последнее слово Волка Ларсена, оставшегося неисправимым скептиком до конца дней своих. "Чушь!" Пальцы перестали двигаться. Тело чуть дрогнуло и замерло. Мод выпустила его руку, отчего пальцы его слегка разжались и карандаш выпал. -- Вы слышите меня? -- крикнул я, взяв его за руку и ожидая утвердительного нажима пальцев. Но они не двигались. Рука была мертва. -- Он пошевелил губами, -- сказала Мод. Я повторил вопрос. Губы шевельнулись снова. Мод коснулась их кончиками пальцев, и я еще раз повторил вопрос. -- "Да", -- объявила Мод. Мы вопросительно посмотрели друг на друга. -- Какая от этого польза? -- пробормотал я. -- Что мы можем сказать ему? -- О, спросите его... Она остановилась в нерешительности. -- Спросите его о чем-нибудь, на что он должен ответить "нет", -- подсказал я. -- Тогда мы будем знать наверняка. -- Вы хотите есть? -- крикнула она. Губы шевельнулись, и Мод объявила: -- "Да". -- Хотите мяса? -- спросила она затем. -- "Нет", -- прочла она по его губам. -- А бульона? -- Да, он хочет бульона, -- тихо сказала она, подняв на меня глаза. -- Пока у него сохраняется слух, мы можем общаться с ним. А потом... Она посмотрела на меня каким-то странным взглядом. Губы у нее задрожали, и на глазах навернулись слезы. Она вдруг покачнулась, и я едва успел подхватить ее. |
