|
Откройте машинку,-- приказал мне таможенник Алеша. Я открыл футляр пишущей машинки. Алеша пробежал пальцами по клавишам, вздымая рычажки букв, потом взял рукой один из рычажков и с силой надломил его. Рычажок хрустнул пополам. -- Что вы делаете??? -- вскрикнул я. Алеша хладнокровно поднес обломок рычажка к глазам и улыбнулся: Я думал, эти рычажки золотые. От вас всего можно ожидать,-- он бросил сломанную букву в футляр машинки и надломил еще одну, испытующе глядя мне в глаза. То, что я мучительно вздрогнул от хруста рычажка, словно это не машинке, а мне самому выламывали пальцы, показалось Алеше подозрительным. Он достал из ящика стола напильник и поскреб надлом рычажка, всем своим видом показывая, что ищет золото. Потом, снова глядя мне в глаза, сломал еще одну букву... Но я уже не вздрагивал. Машинка, на которой я собирался писать сценарий своей киноэпопеи, умирала передо мной, превращаясь в кусок железа. Конечно, я и до этого знал, что они варвары и фашисты, но чтобы до такой степени? Сломав пять или шесть букв, Алеша усмехнулся: Можете закрыть футляр. -- И показал на оленьи сапоги.-- А это что? Однако теперь я молчал. Слепыми, растерянными руками я закрывал футляр убитой машинки. Эти сапоги -- предмет национальной культуры,-- сказал Алеша про оленьи "кисы".-- У вас есть разрешение на вывоз? Нет. Можете взять себе. Алеша сунул руку в "кисы" и скривился от запаха слежавшейся оленины. Ладно, это можете везти,-- сказал он брезгливо.-- А это что? Стул. Я вижу. Из моржовой кости? Обработанную моржовую кость вывозить нельзя. Это необработанная. Кому вы врете? Смотрите, какая полировка! Эта полировка натуральная -- это кости моржовых пенисов, -- сказал я. И не удержался, добавил с издевкой: -- У нас с вами в пенисах нет костей, а у моржей есть, потому что им приходится сношаться в Ледовитом океане. Алеша оторопело посмотрел на меня, потом на стульчик. Ножками этого стульчика служили три полуметровые кости толщиной с человеческую руку и с лукообразными утолщениями на концах. На губах у Алеши заиграла грязная улыбка, глаза жадно оживились, но он тут же согнал это с лица, сказал: Порнографию мы на Запад не пропускаем,-- и решительно отложил стульчик в сторону.-- Эй, вы куда? Но я не обернулся. С демонстративным спокойствием я уже шел от Алешиного стола к актрисе, которая, кое-как затолкав свои вещи в чемоданы, пыталась дотащить их в другой конец зала, к весовой стойке. Там принимали ручную кладь. Однако сил у этой актрисы было не больше, чем у старухи Фельдман, а на щеках были разводы от слез и поплывшей косметики. Разрешите помочь вам, -- сказал я ей и, не дожидаясь ответа, взял из ее тонких белых рук кожаные ручки ее чемоданов, потащил их к весовой стойке. И затылком чувствовал, как она удивленно смотрит на меня гаубицами своих огромных глаз. Эй, вы!-- крикнул мне в спину Алеша.-- Вернитесь к вашему багажу!.." _6_ Теперь я каждое утро бегал делать зарядку под мост Джорджа Вашингтона. Крутой спуск к Гудзону по битому стеклу на грязной бетонной дорожке со 180-й стрит -- мимо угнанных, разворованных и дотла сожженных автомобилей, каждый день новых. Затем -- стальной ржавый виадук над Riverside Drive. Потом -- щербатая лестница, поросшая пыльной травой. Далее -- гулкий каменный туннель под Henry Gudson Parkway, в этом туннеле на кусках картона почти всегда валяется черный заспанный бродяга с расстегнутой ширинкой и громадным черным членом наружу. |
