Изменить размер шрифта - +
  Он,  между прочим, в отличие  от
тебя, член Союза  писателей, -  громко сказал  Зильберович  в обычной  своей
развязной манере.
     Симыч неуверенно протянул мне руку и вместо "здрасьте" сказал:
     - Хорошо.
     И  при этом глянул на меня быстро и настороженно, как это обычно делают
бывшие зэки.
     Говорят, у  современных самолетов  есть специальная  локаторная система
распознавания встречаемых в воздухе объектов: свой чужой.
     У зэков это не система, а выработанное годами чутье.
     У меня есть основание  думать, что Симыч не принял меня за чужого. Хотя
повел себя для первого знакомства довольно странно. Без видимой иронии, но с
какой-то все-таки подковыркой стал спрашивать:
     -  А  вы,  значит, вот просто официально считаетесь  писателем? И у вас
даже документ есть, что вы писатель?
     - Ну да, - сказал я, - да, считаюсь. И даже есть документ.
     - А вы свои книги пишите прямо на печатном станке или как?
     - Нет,  - говорю, - ну зачем же. У меня есть пишущая машинка "Эрика", -
я на ней так вот чик-чик-чик-чик и пишу.
     Зильберович  почувствовал,  что  у  нас   разговор  уходит  в  какую-то
нехорошую сторону и перебил:
     - Симыч, а ты вот этой ручкой пишешь?
     Только когда он это спросил,  я  заметил, что на столе рядом  с  лампой
стояла чернильница-невыливайка, а из нее торчала  толстая деревянная ручка с
обкусанным концом. Последний раз я такую видел в  конторе  какого-то колхоза
на целине.
     -  Да-да, - сказал Симыч и  взглянул  на меня  с вызовом. - Именно ей и
пишу.
     - Симыч, - сказал Зильберович, - а ведь я ж тебе подарил самописку. Где
она?
     -  А,  самописку.  -  Он  выдвинул ящик стола  и  извлек  пластмассовый
футлярчик с маркой "Союз".
     - А зачем же ты пишешь этой дрянью? - спросил Зильберович.
     Откровенно говоря, манеры Зильберовича меня тоже  иногда раздражали, но
в данном  случае он, мне  кажется,  не  сказал ничего  особенного.  Но Симыч
почему-то  вдруг  разозлился,  посмотрел  на бедного  Лео, как  будто  хотел
прожечь его взглядом насквозь.
     -  Такой дрянью,  - сказал он  с ненавистью, - и даже  худшей дрянью, и
даже  гусиной дрянью написана вся мировая литература. Никакими ни машинками,
ни эриками и ни гариками, а такой вот дрянью.
     Потом он все же подобрел и даже разрешил Зильберовичу открыть  бутылку.
Сам  он, правда,  выпил всего ничего, а остальное выдули мы с Зильберовичем.
Причем пили по очереди из  хозяйской кружки. И  закусили плавленым  сырком с
луком.
     Мне  казалось,  что   наши   отношения  уже   установились,  но,  когда
Зильберович попросил  Симыча что-нибудь  почитать, тот опять  взбеленился и,
стреляя в Лео глазами, стал утверждать, что читать ему нечего, потому что он
вообще ничего  не пишет.  А если что-то иногда и маракует,  то исключительно
для себя.
Быстрый переход