Изменить размер шрифта - +
   Из  предварительного  заключения  он  попадает   в  заключение
пожизненное И только смерть есть торжество свободы
     -   Ну   что   ж,  -  сказал   я,   -   жизнь,  тем   более   в   наших
конкретно-исторических условиях, можно рассматривать как вечное заключение А
что, эти сперматозоиды описываются как живые люди?
     - Конечно, - сказал  Зильберович  почему-то со  вздохом  - Обыкновенные
люди,  они борются для  того,  чтобы  попасть  в заключение,  но проигравшие
обретают свободу. Понятно?
     - Ну да,  -  сказал  я. -  Так более или менее  понятно. Хотя  немножко
мудрено А  вот ты мне скажи так попроще, этот роман, или все эти романы, они
за советскую власть или против?
     - Вот дурак-то!  -сказал  Зильберович и  хлопнул  себя  по  ляжке -  Ну
конечно  же, против. Если бы они были  за,  неужели  я  тебе  о  них стал бы
рассказывать!
     Я не хочу быть  понятым превратно, но когда Лео увлекся  этим  Леонардо
Толстым, стал  бегать к нему и  говорить только о  нем, я воспринял это  как
неожиданную измену. Дело в том,  что я, сам того  не осознавая, привык иметь
Лео  всегда под рукой как преданного поклонника,  которого всегда можно было
послать за сигаретами или за  бутылкой водки и выкинуть из головы, когда  он
не  нужен. Я  привык, что  в любое  время  могу прийти к  нему, прочесть ему
что-то новое и выслушать его  восторги. А тут он как-то резко стал меняться.
Нет, он  по- прежнему  меня охотно выслушивал и даже хвалил, но  уже не так.
Уже не  здорово, не  гениально, не потрясающе, а хорошо, удачно,  неплохо. А
вот у Карнавалова...
     И лепит мне из Карнавалова  какую-то цитату. Больше того, с тех пор как
он стал  приближенным самого Карнавалова, в его отношении ко  мне  появилась
какая-то барственная снисходительность.
     Все это я вспоминал в самолете, летевшем по маршруту Франкфурт-Торонто.

    ГЕНИЙ ИЗ БЕСКУДНИКОВА



     Сколько бы я ни ревновал, ни скрывал свою зависть за иногда удачными, а
иногда и совсем плоскими остротами, этот разысканный Зильберовичем на свалке
новоявленный  гений   волновал  мое  воображение.  И  когда   Зильберович  с
демонстративной  важностью  сообщил  мне,  что  Сим  Симыч,  благодаря  его,
Зильберовича, личной протекции, согласился  меня принять,  я  в свою очередь
весьма  иронически поблагодарил за оказанную  честь и объяснил Зильберовичу,
что соглашаются принять обычно только большие начальники, а разные истопники
и прочие мелкие люди не соглашаются принять, а просят, чтобы к ним зашли.
     - И  вообще я гениев  видел  достаточно,  - сказал я,  - и они  меня не
очень-то интересуют. Но с тобой я могу сходить просто из любопытства и не из
чего более
     Разумеется, я рисковал тем, что Зильберович психанет и не возьмет меня,
но риск, честно говоря, был, в общем-то, небольшой.
     Зная Зильберовича как  облупленного,  я  понимал, что ему  тоже хочется
пустить  пыль  в глаза и мне, и Сим Симычу, показав  нам  обоим  друг друга.
Быстрый переход