Итак, война была объявлена, Си-Джи попытался представить себе, что еще могли предпринять нефтяные короли, как еще могли попытаться отсечь его от мира; черт побери, черт бы их всех побрал… Едва закончив разговор с Мабеном, он приказал секретарше соединить его с главным редактором «Нью-Йорк тайме», давним знакомцем, социологом по первому диплому. Сам же пока бросился в текущие дела, поджимающие, как и следовало ожидать. Госпожа Карринттон поймала этого человека удивительно быстро, и Си-Джи договорился с ним, что тот прослушает запись его интервью и решит, как поступать дальше. Надо заметить, реакция была самая доброжелательная, даже восторженная. Странно восторженная, подумал Си-Джи, но тут же и осадил себя: не могли ведь эти парни добраться уже и до газетных королей, запугать и их тоже!

    Аудиозапись его беседы с Тимом была переправлена в редакцию «Нью-Йорк таимо - главный пообещал, что до конца дня с нею ознакомится. Клем тем временем вел очередное проклятое совещание, думая о своем: а не поехать ли все-таки провожать Энн с детишками, однако не любил он менять решения, да и глупо это было - привлекать внимание к семье… Но не успело еще проклятое совещание закончиться, как на личном телефоне президента компании - прямом, минующем секретаря, - высветилось слово „zirc“, личный шифр Умника, „У меня побывал господин Бабаджанян“, - ровным голосом сообщил Умник. „Бот так… Поговорим позже“, - ответил Клем и положил трубку. Приближался вечер; Клем скомкал совещание, сильно удивив директоров, рассеянно поднялся и подошел к западному панорамному окну.

    Внизу была трехсотлетняя церковь Троицы - внизу и справа; слева торчали серебряные прямоугольники Близнецов» верхние их этажи прятались в тумане. Мокро блестели мостовые и крыши автомобилей, с залива тянулись низкие облака. Едва различимый в дымке бежал по берегу Гудзона нескончаемый поток машин, Си-Джи думал, глядя и не глядя на эту привычную картину. Мысли были сбивчивые. Не могут же они заткнуть глотки всем газетчикам мира. Деньги могут многое, но не все. Как они меня проконтролируют, если а пошлю материал в десяток газет - в «Таимо, „Фигаро“… мало ли куда еще? Вдруг он решился и отдал распоряжение приготовить машину, чтобы ехать домой - провожать семейство в изгнание, но тут позвонил Айзеке, главный босс в „Нью-Йорк тайме“. Я это предчувствовал, думал Клем в ярости, значит, ОНИ прослушивают мой телефон.

    -  Да, мой дорогой Си-Джи, - раздался голос Айзек-са, - да, замечательный материал, сен-са-ци-онный! Событие более важное, чем изобретение атомной бомбы! Решено, послезавтра я посылаю Дженкинса - ты же знаешь Дженкинса, заведующего отделом науки, - так вот, я посылаю его в Детройт, чтобы он убедился своими глазами…

    Ну ты же понимаешь, при всем уважении… Не думай, что я тебе не верю… А когда Лошадка пустит этот материал в эфир?

    Клем мало разбирался в технологии газетного дела, но твердо знал, что никаких «послезавтра» для газетчика быть не может, что для него слово «завтра» - уже синоним слова «поздно». Значит, Айзексу сказали, чтобы он потянул до послезавтра, до среды - а почему?!

    А потому, что в среду ои должен дать отчет этим бурбонам

    И заметь, Клем, дружочек ты мой, - своих собственных сотрудников, свою камарилью ты не подключаешь к этой истории. Чего бы проще - препоручить все рекламному подразделению, там и стратегию разработают, ан нет, неохота тебе… Нелогично. И вот что еще интересно, подумал он, Айзеке словом не обмолвился о гарантиях приоритета «Нью-Йорк тайме» при публикации, не попросил придержать язык до среды - удовлетворился устным заявлением Клема, что на телевидении это не появится раньше, чем в его газете.