— Видно, он всегда на него так действует, — мрачно усмехнулась Женя. — Во второй раз тоже.

Концертмейстерша оценила ее черный юмор и кивнула. Затем на лице у нее отразилась робкая надежда.

— Может быть… — начала она осторожно, но Женя поспешно помотала головой.

— Нет. Это конченая история. У меня нет сил.

— Да, понимаю.

Женя отошла от рояля. Голова была как в тумане. Она пыталась осознать, что они никогда больше не увидятся. Никогда. Женька живет черт знает где, им не встретиться просто так, случайно. Стало быть, вот все и закончилось.

Она подошла к Лосю и попросилась домой, сославшись на то, что неважно себя чувствует. Тот отпустил ее, строго-настрого наказав не разболеться — впереди ожидалось очередное выступление.

По дороге домой Жене пришла эсэмэска от Любки — та писала ее в перерыве.

«Женюра, прости меня, Христа ради. Я себя расстрелять готова».

«Расстреляй», — ответила Женя и выключила телефон. Ей хотелось поскорей оказаться в квартире, закрыть все двери и окна и очутиться в темноте и тишине. И пусть ее никто не беспокоит, ни одна живая душа.

Было еще только восемь, но Женя отыскала среди лекарств таблетку «седуксена», выпила ее и легла. Транквилизатор подействовал минут через пятнадцать: ногам и рукам стало тепло, веки слипались, мысли текли с трудом, обрываясь одна за другой. Какое-то время она продолжала думать о Женьке, но вскоре провалилась в пустоту.

34

Столбовому не спалось. Накануне жена уехала на дачу, звала его с собой, но он отказался — терпеть не мог всякие там теплицы, огурцы, помидоры. Ковыряться в земле, размачивать в ведре удобрения — все это удовольствие из разряда сомнительных. У него при виде сельской местности зубы сводит от скуки.

Однако, одному в квартире было как-то неуютно. Столбовой настежь открыл окно в спальне, как следует проветрил комнату, покормил лимонно-желтого кенара по кличке Интеграл, накинул на клетку платок и включил телевизор. Шел теннисный матч. На экране молоденькие девчонки в коротеньких юбочках, открывающих сильные, мускулистые ноги, с гортанными криками резали по мячу.

Столбовой сидел, развалившись в кресле, и курил сигарету за сигаретой. Если бы Алла застукала его за этим занятием, был бы скандал: курить ему строго-настрого запретили врачи, угрожая приступом стенокардии. Но жена находилась далеко, за сто десять километров от Москвы, а стенокардия профессора почему-то не слишком пугала. Во всяком случае, не так, как его нынешнее состояние.

Он никак не мог отделаться от гнетущего чувства тревоги и тоски. Кажется, он знал, чем оно вызвано. Ну, конечно, знал — всей этой дурацкой историей с Женей Зиминой, ее отказом защищать диплом под его руководством, последовавшим после этого скандалом на кафедре. Тогда он вернулся домой, и Алла вызвала «скорую». Ему велели взять больничный и лежать, но Столбовой плюнул на это. Он продолжал ходить в институт. Его одолевало множество весьма неприятных мыслей.

Неужели в глазах девушки он такой мерзавец и подлец? Женя не из тех, кто рубит с плеча, если она говорила что-то, значит именно так и думала.