У нее дрожала рука. Стараясь вести твердую линию, она закончила розетку.

– Ты была околдована, – но не мной. Я хочу сам стать твоим солнцем, хочу согреть тебя, чтобы ты открылась мне навстречу. Я буду ласкать тебя нежнее, чем эти солнечные лучи, я подарю тебе наслаждение, которого ты никогда не испытывала. – Его голос изменился, в нем звучала страсть.

Марианна почувствовала, как по ее телу разливается странный жар.

– Я не тронул тебя – и теперь жалею об этом. Нельзя упускать шанса только потому, что в мечтах все бывает несколько иначе. Я должен был взять все, что ты предлагала, а остальное пришло бы потом.

Она быстро вскинула голову:

– Я ничего не предлагала!

– Разве? – Он сидел на полу под одним из окон, скрестив ноги по турецки, чувствуя себя так же непринужденно, как в лесу или сегодня за обеденным столом. Лицо его оставалось в тени, вне круга света, отбрасываемого свечами, и ей виден был только блеск зеленых глаз, пристально глядящих на нее. – Попробуй вспомнить.

Ей не хотелось вспоминать о том, что произошло в этой комнате днем. Она старалась забыть ту минуту непонятной слабости. И она ее забудет. Но для этого ей нужно как можно реже встречаться с Джорданом.

– Я не хочу, чтобы вы снова сюда приходили. – Она заставила себя встретиться с ним взглядом. – И я хочу, чтобы эта дверь запиралась.

– Я буду приходить сюда каждый день. – Он помолчал. – И никаких замков между нами не будет.

Никогда.

– Тогда я не буду обращать на вас никакого внимания, – отчаянно проговорила она. – Вам очень скоро наскучит тут сидеть и разговаривать с самим собой.

– Мне тут не наскучит. Мне нравится на тебя смотреть. Я обещаю тебя не беспокоить. Я буду смирно сидеть, погруженный в свои мысли. – Он улыбнулся. – Я уверен, что ты не будешь возражать, если я время от времени буду ими с тобой делиться.

– Буду возражать, – яростно ответила она.

– Какая обида! Но мне все же кажется, что ты могла бы быть снисходительнее ко мне. Мы оба хотим одного и того же, только ты боишься в этом признаться.

– Я не собираюсь признаваться в том, чего не чувствую.

Она снова повернулась к столу и принялась прорисовывать бордюр. Не обращай на него внимания, приказала она себе. Его здесь нет. Важна только работа. Его здесь нет.

Он был здесь. Молчаливый. Напряженный. Непреодолимый.

Невыносимо!

Бордюр начал дрожать и расплываться у нее перед глазами

– Ради Бога, перестань плакать, – резко проговорил он. – Я этого не выношу!

У нее по щекам бежали слезы.

– Это из за дыма от свечей. – Она поспешно вытерла глаза ладонями. – И вы не можете мне приказывать. – Она снова макнула перо в чернильницу. – Если вам это не нравится, уходите.

– Мне это не нравится. – Он вдруг оказался на коленях перед ней. Бережно взяв у нее перо, он сунул его в чернильницу. – Но я не уйду, и я не допущу, чтобы ты… – Он заставил ее опуститься на пол, а потом встряхнул за плечи. – Прекрати!

Но слезы не останавливались, а только текли все быстрее.

– Неужели вы думаете, что я хочу… – Рыдание прервало ее слова. – Я ненавижу этот замок! Он огромный и темный, и здесь слишком много народа.

– Ах, Бога ради! – Он рывком притянул ее к себе и, обхватив ладонью затылок, прижал ее лицо к своему плечу.

– Отпустите меня!

– Молчи.

– Я хочу отсюда уехать. Они… они передо мной приседают!

– Страшный грех. Я сейчас же положу этому конец.

– Вы надо мной смеетесь.

Голос его звучал хрипло:

– Поверь, я не вижу тут ничего смешного.