|
И решил как-то защититься, ведь рано или поздно они попробуют использовать против меня все накопленные ими материалы. Я решил написать письмо в Генеральную Прокуратуру. И написал. Я и раньше прибегал к этому средству зашиты. Сейчас, разглядывая те скудные бумаги, которые я недавно получил обратно от следователя, я затрудняюсь сказать точно когда именно я отправил письмо Генпрокурору, в середине или в конце февраля. Упоминание о письме в Генпрокуратуру есть у меня в календаре и за 23 января. Но я полагаю, то письмо было направлено по поводу рижских событий и товарищей томящихся в латвийских тюрьмах. Следовательно письмо касаюшееся нападения ФСБ на иностранца Тьерри Мариньяка я написал в конце февраля или даже может быть в начале марта. Помимо сообщения Невского о том, что нас очень серьёзно разрабатывают, я узнал в бункере о целом клубке шпионских новостей. То, что «эстонский бизнесмен» сумел узнать от наших что нацболы попадают в Латвию поездом «СПб — Калининград», «дураки мы ещё, Эдуард Вениаминович»,сказал Тишин. И что бизнесмен предложил «взорвать что-нибудь в Прибалтике». То, что появился некий персонаж в кашемировом пальто, интересующийся нашим финансированием. В частности его интересовал наш приятель химик (ребята имели неосторожность сболтнуть, что у нас есть «химик» помогающий газете время от времени), якобы у кашемирового есть для химика партнёры за границей. Я встретился с кашемировым, по его словам он только что освободился из мест заключения, и пришёл к выводу, что передо мной сотрудник органов. Ранее такие типажи не появлялись у нас. В №161 «Лимонки» (16 января 2001 г.) в статье «Ссучившиеся» и в №162 (за 30 января) в редакторской статье «Как ФСБ разрабатывает НБП» я наехал на ФСБ так сильно, как ни на кого со времён борьбы с Лебедем не наезжал. Я обвинил их в том, что они лишены офицерской чести, так как сдали наших ребят в Риге латвийским спецслужбам, что они ссучились, что наши нацболы ведь ехали защищать стариков-чекистов, что они охранка, а не чекисты и памятник Дзержинскому им не принадлежит. Думаю, что эти две статьи так задели их корпоративную честь, что оперативники разрабатывающие меня, получили теперь уже личную мотивацию для того, чтобы посадить меня. Характерно, что во время ночного путешествия в автомобиле через Алтай в свете жирофар подполковник Кузнецов много раз причитал: «За что же ты нас так не любишь!» Множество раз! Силясь уверить себя, что они не охранка без конца слушали «Глеб Жеглов и Володя Шарапов» и «Чека» («Чека, оно жило во все века!») Помимо статей, 19 января я отправил по рижскому делу письма Патрушеву и Иванову, соответственно главам ФСБ и МИДа под заголовком «Господа, вы нарушили Конституцию», где писал: «В плане моральном — совершена подлость, в плане профессиональном — совершена также подлость», — писал я, и закончил письмо так: «Поминаю, что вежливость требует поставить «с уважением», но рука моя не поднимается. Вы сдали ребят в тюрьму!» То есть я осложнил свои отношения с ними. А что я должен был делать? Они засылали ко мне провокаторов, предлагая «взорвать»; на столе у меня лежала копия письма господина Шульца, заместителя Патрушева, ответ депутату ГосДумы Алкснису на его запрос, где чёрным по белому он признавал, что да, они сдали национал — большевиков латвийским властям. Что я должен был делать? Дипломатически заискивать пред ними? Они бы всё равно продолжили разработку. 26 января у меня в квартире, у единственного во всём доме, вырубили телефон и свет. 6 февраля в двенадцатом часу ночи позвонил человек с голосом «кинозлодея». Отрекомендовался Володей Графом. «Я от папы. Что же ты не выполняешь обязательств...» На завтра я выяснил, что никакого Графа в окружении Быкова нет, и никто никогда не называл Быкова «папой». |
