|
Да и модель общества которую они предлагали, выглядела чуть свежее. Если самые старые правые ориентировались на 1913 год, баркашовцы, лысенковцы и прочие на «гитлеровскую» модель — штурмовые отряды, — 1920 — е и 30 — е годы, то анпиловцы всё же имели моделью советский строй последних лет сталинизма 1945 — 1953 годы. (Для КПРФ идеалом несомненно являлся советский брежневский период 1964 — 1980 годы) Появление моё в качестве сопредседателя КСРНП на экранах телевизоров в феврале 1996 года отвратило от меня левых до самого конца года. После 18 сентября положение однако исправилось. Дело в том, что 18 сентября на меня было совершено нападение. Нападение готовили заранее и должны были совершить ещё 12 сентября. 18 — го меня отследили трое, и свалив ударом сзади в затылок, стали молчаливо избивать ногами в голову. В результате я получил многочисленные травмы глазного яблока на обоих глазах, переломы носа, травмы головы. Левая оппозиция простила мне раненному в засаде мой огрех в феврале. Анпилов зашёл к нам в штаб, чтобы выразить сочувствие. Кроме меня, из лидеров партии, только он однажды подвергался нападению. Мы договорились о совместном участии в акциях посвящённых третьей годовщине октябрьского восстания. Собирались у метро «Баррикадная». У меня как у актера постепенно выработались сценические предрассудки, страхи, вера в приметы. Я боялся только одного: слабой явки личного состава. Несколько раз я видел панический сон: прихожу к метро а там никого нет: пусто! Я в ужасе просыпался. У Баррикадной 3 октября я издали увидел наши флаги. Достаточное ядро ребят стояло в некотором оцепенении в окружении анпиловских народных типажей (ну у него там были завсегдатаи: усатый матрос с гармошкой, три бабки фронтовички поющие «три танкиста» и прочий фольклор). Я подошел с охранником Лешкой Разуковым — это были первые дни его службы у меня, он заступил 23 сентября. Мы пришли с Арбата пешком. В глубине неорганизованного войска союзников я стал строить наши ряды. Первыми вывел ребят с нашим штандартом «Национал — Большевистская Партия». Далее поставил пятерых с транспарантом «Не забудем, не простим!» Равномерно распределил флаги. В матюгальник много раз повторил чтобы шли, держа дистанцию, шеренгами. Чтобы смотрели в затылок идущему впереди... Потом эти построения стали обычными действиями, повторяемыми на каждом шествии, но тогда анпиловцы смотрели на нас разинув рты. Тактика «кричалок» тоже родилась, если не ошибаюсь, именно на трехлетии октябрьских событий. Дело в том что «Трудовая Россия» обычно ходила свои шествия под тарахтящую из репродуктора старенького Уазика с колокольчиками-динамиками на крыше советскую музыку. Время от времени музыку останавливали и тогда ораторствовал Виктор Иванович или его помощник, обычно в пластмассовой шахтерской каске на голове — Худяков, «Юра». «Трудовая Россия» имела в арсенале всего несколько лозунгов: «Банду Ельцина под суд!» Потом появился более современный лозунг: «Товарищ, смелее, Гони Бориса в шею!» Кричали эти лозунги не часто, обычно шли колыхающимся морем, гудя. Национал — Большевики применили новую тактику: кричали всё шествие. Тексты кричалок стали составлять заранее. Все кричалки иерархически подразделялись на основополагающие, программные: («Россия — всё, остальное — ничто!», «Ре — во — люция!», «Хороший буржуй — мертвы буржуй!» «Завершим реформы так: Сталин, Берия, Гулаг!» «Капитализм — дерьмо!»); и сиеминутные, посвященные теме по которой проводилась акция. К сиеминутным относились сочиненные для митинга у латвийского посольства: «Наши МИГи сядут в Риге!», «За наших стариков — уши отрежем!» или рожденный у стен казахского посольства: «Отберём у Нурсултана Русский север Казахстана!» На нас даже союзники поначалу смотрели неодобрительно, чего кричите! Но скоро поняли преимущество возмутительно шумной колонны перед смурной и сонной, покорно плывущей под хрипящие остатки советской музыки на истерзанной кассете. |
