|
Его конь рухнул, как стоял. Он был мертв. — Не уберег… — пробормотал д'Артаньян печально. — Ничего, они мне и за тебя заплатят… Оглянулся. Планше приближался к нему с мушкетом на плече, прихрамывая и потирая бок, — а за ним виднелась его неподвижная лошадь, вытянувшаяся на обочине проселочной дороги. Небо было безоблачным и синим, ярко светило солнце, и в роще беззаботно щебетали какие-то птахи. Чувства д'Артаньяна, столь неожиданно перешедшего в пехоту, трудно поддавались описанию. — Вперед, Планше! — прохрипел он, выплюнув сгусток пыли и откашливаясь. — Вон там уже Бове… С этой стороны нас не ждут и вряд ли устроят тут засаду… — Будем покупать лошадей, сударь? — Если продажные подвернутся быстро, — сказал д'Артаньян, оскалившись в хищной усмешке. — А если первым делом подвернутся какие-то другие, лишь бы выглядели свежими, мы их возьмем… — Как? — Решительно, — сказал д'Артаньян. — Со всей решимостью, Планше, ты меня понял? Пусть даже для этого придется продырявить парочку голов или запалить городишко с четырех концов… Планше вздохнул: — Вот не думал, что придется стать конокрадом… — Мы не конокрады, Планше, — внушительно сказал д'Артаньян, размашисто шагая по пыльной дороге. — Нас ведет благородная цель, и мы на службе его высокопреосвященства. Слышал я, иезуиты говорят, что цель оправдывает средства… может, они иногда и правы… Войдя в Бове, они не спеша двинулись по улице, оглядываясь во все стороны в поисках желаемого, — запыленные, грязные, оба без шляп, только глаза сверкали на превратившихся в маски лицах. Встречные на них откровенно косились, но с расспросами приставать не спешили — на поясе д'Артаньяна висела длинная шпага, за поясом торчали два пистолета, а Планше мужественно волок на плече мушкет… Внезапно гасконец остановился, подняв голову и раздувая mngdph, как почуявшая дичь гончая. Слева, у гостиницы под названием «Дикая роза», выстроилось в ряд у коновязи не менее двух дюжин лошадей, и две из них были определенно хороши: сытые на вид, отдохнувшие, пребывавшие на отдыхе, пожалуй что, со вчерашнего дня… Судя по седлам и сбруе, их владельцы были людьми благородными и отнюдь не бедными, а судя по самим коням, хозяева понимали в них толк… — Вот оно, Планше, — сказал д'Артаньян, не раздумывая. — Я беру гнедого, а ты — каурую. И быстренько, забудь про хорошие манеры и французские законы! Подавая пример, он проворно отвязал поводья и одним движением взлетел в седло. Почуявший чужого, конь заартачился было, но гасконец с ходу его усмирил. Планше, вздыхая и крутя головой, полез на каурую, тоже довольно проворно. — Эй, эй! — завопили рядом. — С ума вы, что ли, сошли? Это же кони графа… К ним, размахивая руками и строя страшные рожи, бежал конопатый малый, судя по виду, слуга из богатого дома. Д'Артаньян, выхватив пистолеты, проворно взял его на прицел и воскликнул: — Передай господину графу: пусть придет за деньгами в Пале- Кардиналь! — Стойте! Эй, вы! — Малый остановился на почтительном расстоянии, все ещё не теряя надежды как-то воспрепятствовать столь бесцеремонному изъятию хозяйского четвероногого добра. |
