Был у нас отец такой…»

«Ну?..» — «Ну… вечный упокой.

Пойман, значит, был с поличным,

Пулемётчиком отличным

Оказался… Бунтовал…

Нас подвёл и сам пропал».

«Тож у нас был бунт недавно.

Дурака сваляли явно.

Вспомнить срам, за кем пошли.

Благодетелей нашли:

Поп, урядник, бывший стражник,

Писарь — взяточник и бражник,

Старшина. Как на подбор!..»

Петра слушал разговор,

Слушал, вглядывался в лица.

«Жизнь… всё та же небылица!»

XXI

Ельник… речка… три избы…

Телеграфные столбы…

Переезд… шлагбаум… будка…

Баба с флагом и малютка…

На высоком берегу

Деревушечка в снегу…

Вся картина так знакома!

Петра шепчет: «Дома!.. дома!..»

Сердце радостно щемит.

Поезд грохает, гремит,

Поезд ходу убавляет…

Петра шапку поправляет…

Сердце замерло в груди…

Стоп, машина! Выходи!

Вышел Пётр на полустанок,

Видит пару чьих-то санок

И обмёрзших мужиков.

Ждут, должно быть, седоков.

«Петра!..» — «Мать честная, ты ли?»

«А? Узнали, не забыли?»

«Чать, делили хлеб да соль.

Как забыть! Из плену, что ль?»

Обнял Петра дядю Клима

И кривого Питирима.

Дядя Клим пустил слезу:

«Лезь-ка в сани… Я свезу…

Настрадался ты, милёнок…

Помню, брат, тебя с пелёнок:

Препотешный был малец».

«Как мои там — мать, отец?»

«Расскажу потом, дорогой…

Ну, лошадка, с богом! Трогай!..»

XXII

Едут час и едут два.

Клим скупится на слова.

Стала Петру брать тревога,

Пётр взмолился: «Ради бога,

Развяжи ты, Клим, язык.

Говори мне напрямик.

Без увёрток, без обману,

Всех ли дома я застану?

Чтой-то ты, видать, юлишь».

«Ну, скажу, коли велишь.

Всё, голубчик мой, от бога…

На кладбище всем дорога.

Помер, значит, дед Нефед,

А за ним старуха вслед.

Упокой, господь, их души!..»

«Ну, а как здоровье Груши?»

«Это ты насчёт жены?

Баба, брат, не без вины…

Проучить придётся малость».

«Что такое?» — «Знамо, шалость…

Закружилась голова.

Потерпела года два,

А потом… того… свихнулась.

Кой-кому тут приглянулась».

«А кому?» — «Да ну их к псам!

Разберёшься после сам.

Есть ребёнок… годовалый.

Пётр, смотри, ты славный малый,

Лютым зверем не нагрянь.

Все, брат, бабы нынче — дрянь!»

XXIII

Пётр вошёл в свою избёнку.

С воплем кинулась к ребёнку

Ошалевшая жена:

«Пётр… не трожь!.. Не трожь!..»

«Не трону».

Сел бедняга под икону, —

Опершися на кулак,

Просидел всю ночку так.

Кисло пахло от пелёнок.

Голосил вовсю ребёнок.

Груша с каменным лицом

Наклонилась над мальцом,

Неподвижная, немая,

Ничего не понимая.

Пётр сказал: «Орёт… Уйми…

Что сидишь-то? Покорми!»

XXIV

Прожил дома Пётр с неделю.