– Браво! Браво! – раздался за занавесом звучный голос конферансье. – Как видите, даже малолетние придур… То есть, я хотел сказать, дети с задержкой развития, конечно же, – как они великолепно поют, если их перед этим как следует выпор… Э-э… Как следует с ними порепетировать! Аплодисменты хору «Розовые слюни», пожалуйста!

– Опять он пьян в стельку! – прошептал режиссёр, хватаясь за волосы. – Ну, всё! Кончилось мое терпение!

– А теперь давайте поприветствуем следующих участников нашей музыкальной программы, джанги-группу «Киллинг очестра», только что из леса, ха-ха!!! Встречайте этих укуренных каннибалов!

Занавес слегка раздвинулся, и в образовавшуюся щель ввалился конферансье. Зажимая рот, он бросился в глубь декораций.

– Я его сейчас убью! А вы что стоите? – режиссер сделал страшные глаза. – Сейчас ваш выход, живее, живее!

Оказавшись на сцене, Джихад и Кактус внезапно заробели. В последний раз они играли джанги перед пьяными пиратами – публикой невзыскательной; вдобавок заводилой был Иннот. Положение спас Громила. Обезьянец непринуждённо уселся прямо посреди сцены, обхватил свой инструмент ногами и начал тихонько отбивать ритм. Немного погодя Кактус глубоко вздохнул, поднёс к губам гармошку и выдал трель. Дело потихоньку налаживалось. Джихад улыбнулась, тряхнула слегка отросшими за время путешествия волосами и подхватила мотив. Ведьмины челюсти защёлкали, рассыпая по залу звонкое стаккато.

– Что-то слышится родное… – проскрипела старуха и толкнула створки.

Укусинда ничего не понимала. До сих пор старуха была для неё чем-то вроде заводной игрушки, с той лишь разницей, что в качестве пружины, приводящей в действие механизм, служило пиво. Бывшая Добрая фея не предполагала, что эта ходячая мумия проживёт долго, и уже подумывала, какое роскошное чучело для ведьминской штаб-квартиры из неё получится. Она даже нашла таксидермиста, специалиста из племени керопашки, который за вполне приемлемую сумму брался обработать тело старухи после того, как душа её отправится к предкам.

– Укуси, почему бы тебе не попросить её удалиться? – забеспокоился Вхутмас.

Старуха меж тем, жамкая в такт музыке беззубым ртом, целеустремлённо шагала к сцене, где какое-то трио извлекало из своих инструментов душераздирающие звуки.

– Чуха! Стоять! Ты куда это намылилась?! – грозно сказала Укусинда, вставая.

– Ф дороги, мавенькая вырненькая девофка! – весело отозвалась старуха.

Если бы небеса обрушились на землю, вода стала огнём, а на камнях выросли волосы, то это не поразило бы Укусинду так, как услышанное. Не веря своим ушам, она глядела на приближающуюся старуху. Обозвать её, ЕЁ «жирненькой маленькой девочкой»!!! Добро бы ещё «толстой ужасной ведьмой» – это ещё ничего, это даже польстило бы её самолюбию, хотя, конечно, произнёсшему эти слова не поздоровилось бы; но такое!!!

– Ах ты, дрянь, да я сейчас тебя на ветошь порву!!! – заорала Укусинда и ринулась навстречу Перегниде.

– Укуси! – возмущённо крикнул Вхутмас, вскакивая. Набычившись и сжимая кулаки, Укусинда мчалась вверх по проходу, намереваясь вытрясти из восставшей служанки душу. Однако, когда расстояние между ними сократилось до пары ступенек, старуха вдруг чётким и резким движением выбросила вперёд метлу, с воплем «девай ваф!» воткнув торец рукояти прямо в солнечное сплетение своей хозяйки.

– Эк! – выдохнула Укусинда, сгибаясь пополам; ведьма тут же крутанула метлу и, «девай два!», врезала ей другим концом по уху.

Укусинда рухнула на ступени, словно мешок картошки.