«Да, Вик, кажется мы выяснили это, когда тебе было лет шесть».

Риша во сне сползла с его плеча и положила голову к нему на колени.

«Опять не спала ночью», – сказал Мартин, глядя на лицо спящей подруги.

– Я удивлюсь, если она спала предыдущую, – проворчал Вик, проводя ладонью по ее волосам. – Так вот, Мартин, знаешь, что я тебе скажу? Люди не властны над своей судьбой, они падают в объятия рока, как в объятия страстной любовницы. Но я! Имею власть над собой – я сам убиваю себя, и счастлив этим!

«Надо же, как интересно», – скептически протянул Мартин, откидываясь в кресле.

…

Мари встречала их на перроне. Вик заметил, что выглядит она гораздо лучше, чем в прошлый раз – синяков под глазами не было видно, а волосы она затянула в сложный узел на затылке.

«Это косметика. Посмотри внимательнее, она либо очень больна, либо давно не спит», – указал на лицо Мари Мартин.

Приглядевшись, Вик признал его правоту. Косметики на ней было столько, что, кажется, эти количеством можно было бы нарисовать полноценную картину. Мари все еще была худой, с ввалившимися щеками и сухими, потрескавшимися губами, густо замазанными плотной, красной помадой.

– Ко тя точ ки! – улыбнулась она, остановив на них тяжелый, оценивающий взгляд. – Ирочка! Как папа?

– Я сбежала, – быстро ответила она, сжав руку Вика предупредительным жестом.

«Какого она черта…»

«Хочет, чтобы Мари думала, что она сама приехала. Она знает, что Мари именно этого хочет от нее, – ответил Мартин. – Наверняка они о чем то таком говорили, пока она лежала в больнице».

Риша ничего об их с Мари разговорах не рассказывала. Терялась и расстраивалась, когда Вик спрашивал, и он в конце концов перестал.

А сейчас Мари смотрела на них, и в глазах у нее было странное удовлетворение.

– Поехали. Поживете в общежитии колледжа, пообщаетесь с ребятами, – сказала она, разворачиваясь к вокзалу. – Познакомишься с будущими соседями.

Мари припарковала машину прямо в клумбе за вокзальной оградой. Садясь в машину, она показала средний палец возмущенной пенсионерке, которая пыталась остановить ее и воззвать к явно спящей у Мари совести.

– А быстрее шевелиться нельзя?! – вдруг рявкнула она на Вика, укладывавшего костюмы в багажник.

«А может, Риша права, и нужно было ехать обратно», – сказал Мартин, опередив эту мысль у Вика.

«Мы не можем… Риша…»

«Эта женщина больна. Она и раньше то была, а теперь у нее, кажется, обострение».

«Она нервничает. У нее диплом…» – попытался найти удобный вариант Вик.

Мартин молчал. Он точно знал, что они совершают ошибку, когда Вик сел рядом с растерянной Ришей на заднее сидение.

…

Общежитием театрального колледжа оказался невысокий дом из желтого кирпича. Обаяние белых окон с веерными перемычками и небольшого дворика, утопающего в тенях тополей, странным образом подчеркивала нестройная музыка и патетический женский голос:

– Попробуйте для доброго найти

К хорошему – хорошие пути.

Плохой конец – заранее отброшен.

Он должен,

должен,

должен быть хорошим!

Прямо на пороге сидел парень в огромном розовом платье, похожем на торт со взбитыми сливками. Это было самое стереотипное розовое платье из всех, что Вик только мог представить.

– Моя Мельпомена! – обрадованно взвыл он, бросаясь к Мари.

– К хорошему – хорошие пути!

Плохой конец – заранее отброшен…

К платью прилагались стоптанные белые кроссовки.