– Ты зачем эту тряпку нацепила, солнце мое?! – в конце концов не выдержал этого зрелища Вик.

Риша ответила ему страдающим взглядом.

«Она едет в город и выпросила у матери пальто, потому что ее обычная куртка кажется ей некрасивой, а ту она наверное вернула Мари», – пояснил проницательный Мартин.

Риша и так отличалась болезненным видом, а сейчас, не выспавшись и замерзнув, вовсе выглядела так, будто ее вот вот сдует. Вик тяжело вздохнул, отдал Рише костюмы, поставил ее сумку на землю и снял рюкзак.

– Ты что делаешь? – спросила она, с изумлением глядя, как он раздевается.

– Форсирую события. Твой отец же наверняка думал, что тебя в городе обесчестят. Ну вот, я этим сейчас и займусь, – ответил он, улыбнувшись самой зловещей из улыбок Виконта.

– Знаешь, Вик, растлитель из тебя так себе, – проворчала Риша.

Он молча накинул ей на плечи свою куртку.

– Не надо, а ты… – попыталась вырваться Риша, пока он просовывал ее руки в рукава и застегивал молнию.

– А мне не холодно, – соврал Вик.

«Мартин, когда я в следующий раз назову тебя занудой за твои просьбы надеть два свитера – плюнь мне в лицо».

«Я даже при большом желании этого не смогу сделать. Могу во сне кинуть в тебя рыбкой», – предложил альтернативу Мартин.

– Вик, я боюсь, – подала голос согревшаяся Риша. – А давай… давай поедем домой?..

Он сделал глубокий вдох и медленно досчитал про себя до десяти.

– Риш. Ты хотела вот этого всю жизнь. Я еще маленьким совсем сидел с тобой, пока ты, навернувшись со своей проклятой елки, лежала и считала журавликов на подвеске. И уже тогда ты мне начала рассказывать про то, как ты понюхала эту несчастную занавеску и влюбилась по уши.

– Да, но я…

– Мы поедем в город, ты обнимешься с тамошним занавесом и будешь нюхать его сколько тебе влезет. А если мы хорошо выступим, а я лично собираюсь сообщать всем о своей божественности с полной отдачей, то ты там, в городе и останешься.

– А вдруг нет?..

– Тогда я сяду рядом со своим отцом пить самогон.

– А я?..

– А ты… ну будем пить самогон втроем.

Она смотрела так, словно собиралась заплакать. Потом улыбнулась и легко ткнула его в плечо.

– Дурак.

– Ага. Смотри, поезд идет… Наконец то.

Забрать у Риши куртку он все равно бы не смог, но, судя по ощущениям – еще немного, и он упал бы на рельсы, да там и остался бы в той позе, в которой стоял.

В электричке Риша согрелась окончательно, и тут же уснула, положив голову ему на плечо. Вик, усмехнувшись, поправил у нее на плечах свою куртку. Всю дорогу он, рассеянно гладя ее по волосам, перечитывал свою роль. Он знал наизусть не просто каждое слово – каждую морщинку на распечатке. Но через два дня должна была состояться премьера. И он не собирался ошибиться хоть в чем то.

– Молодой человек, а можно потише? – раздраженно спросила женщина, сидевшая на другом конце вагона.

– А если кто то не верит, что я Бог – пусть посмотрит сначала в мои глаза, а потом – своему Богу, и признает, что единственная причина его неверия – малодушие! – патетически рявкнул Вик.

Риша даже не проснулась.

– А если ты, моя милая, моя нежная моя ласковая, хочешь смотреть мне в глаза и не боишься обжечься, – страстно зашептал он женщине, промурлыкивая каждое слово, – то, быть может, будешь стоять справа от меня!

– Больной, – выплюнула женщина, отворачиваясь к окну.

«Мартин, слышал, я больной».

«Да, Вик, кажется мы выяснили это, когда тебе было лет шесть».