Словно свист еще не смолк.

«Мартин?..»

– Все хорошо, Вик. Не надо плакать, никто… никто не умер. К утру больно не будет… – неуклюже попытался утешить он.

«Мартин, прости меня…»

– Это не ты виноват. Постарайся уснуть, хорошо?..

«А ты?..»

– А я…посторожу.

Ему ужасно хотелось спать. Забыться. Перестать чувствовать. Но сначала уснуть должен Анатолий.

«Триста. Двадцать. Девять», – считал Мартин про себя, глядя в багровую, качающуюся тьму, которую при каждом движении прорезают белоснежные вспышки молний.

Где то в лесу просыпались птицы.

Они ничего не знали о том, что произошла катастрофа.

Действие 6

Мир Где Все Правильно

Что значит «Я»? «Я» бывают разные!

Алан Милн

Утро наступило такое же, как всегда. Позвали солнце горластые петухи – и оно пришло. Какие то мальчишки с утра отправились в лес – Вик слышал их голоса. Спал отец в своей комнате. В лесу не повернула вспять река, и сам лес не сбросил листву за эту кошмарную ночь.

Но для него, Вика, все изменилось.

Он принял Мартина легко. В его мире, где грозовые облака превращались в драконов, появление какой то доброй, взрослой силы, дающей ему советы, появление в его жизни белой комнаты со светлым окном – все это не выглядело странным. Все было понятно и правильно. И даже огоньки, которые зажигал Мартин не казались чем то странным.

Они добрые были, эти огоньки. И Мартин был добрым. Зачем его бояться?

Но вчера все изменилось. Мартин не просто был добрым. Он не просто лег на этот стол – он бросился на него не думая, выдернув Вика из под удара. И просил читать стихи. Вик хорошо понял, зачем.

Чтобы он не услышал, что происходит снаружи.

Ночью, когда Мартин, наконец, забылся лихорадочным сном, Вик все же попытался занять свое место. Ему очень хотелось сделать хоть что то хорошее для Мартина, а он спал, подломив под себя руку и судорожно кутаясь в одеяло, которое никак не унимало озноба.

Боль навалилась, тяжелая и злая. И какая то… утомленная. У него мелькнула странная мысль, что ей, боли, самой не хочется быть в этом маленьком, тщедушном теле. Что он ей не интересен и не нужен, но приходится ядовитой тяжестью пульсировать на полосах покрасневшей кожи, растекаясь намечающимися синяками.

Вик боялся этой боли. Вернее, не самой боли. Она была такая сильная, такая беспощадная, что, казалось, была отдельна от него. И бояться ее по настоящему никак не выходило.

Но того, что это Мартин лежал вчера, прижатый к этим доскам, и хрипло считал удары, с ненавистью выдыхая слова. Того, что это Мартин забрал всю эту боль себе, загородив собой друга. Этого Вик почему то испугался.

Вик все же смог перевернуться и даже доползти до угла, где лежала старая куртка. Он вытряхнул из нее пару уснувших мышат и накинул поверх одеяла.

Мартин спал тревожно. Вик слышал, как он бормотал что то. Кажется, он говорил что то про реку и про цветы.

Вик зажмурился. Отчаянно хотелось облегчить его страдания, загладить вину. Он даже поклялся себе, что они обязательно поедут когда нибудь к морю. И пусть Мартин там любуется на свои корабли и с восторгом гладит пену прибоя. Только вот сейчас не было никакого моря.

Зато было осознание. Оно пришло внезапно, пронзительное, щемящее и пугающее.

Мартин любил его. Любил его как то по особенному, как, наверное, любят в Мире Где Все Правильно. Не как мать, которая читала ему сказки и говорила, что любит, а потом ни слова не сказала, когда отец забрал его с собой, вытащив из дома, как щенка на поводке. Не как отец, который, напившись становился добрым и смотрел на него слезящимися глазами и звал «наследником».