Барьер". Но мальчик наконец начал открывать глаза и шевелить пальцами рук.

Так что решили подождать. Тем более что причины неприязни Сгана к мальчику

ни для кого не были секретом. Сган был единственным сертифицированным

производителем в куклосе, и большая часть здешних детей была от него.

Уимон был единственным потомком Желтоголового Торрея. Жена Торрея имела

еще четверых детей от того же Сгана и была не прочь завести пятого. Чего,

однако, совсем не хотел Торрей.

  И потому Сган частенько давал волю своему скверному характеру. Но, как

говорят, все самцы таковы. К тому же дети у Сгана получались что надо, так

что на некоторые недостатки его характера можно было бы и не обращать

внимания. Тем более что Желтоголовому Торрею Контролер больше не разрешил

вести линию размножения, хотя тот ежегодно отправлялся в Сектор за

разрешением. Многие считали, что Торрей давал Уимону слишком много воли,

потому что он был его единственным ребенком. Болезнь мальчика

расценивалась как кара Всевидящих.

  Для самого мальчика первые три месяца болезни промчались быстро. Забытья

он не помнил совсем. Были какие-то видения, неясные тени огромных скал и

сверкающих огненных колонн. Но потом серое мутное забытье начало

потихоньку наполняться сначала запахами, затем звуками, а однажды утром

появились голоса.

  Первое время Уимон не различал слов, но вот голоса вроде были знакомы. Во

всяком случае, они казались знакомыми. Он начал вспоминать тех, кому они

могли принадлежать. Странные, но такие знакомые имена: Торрей,

Редд-родитель, Оберегательница Аума, а где-то дальше слышались визгливые

выкрики Сгана-самца. Потом он начал различать отдельные слова, а спустя

еще месяц смог наконец на привычный утренний вопрос Оберегательницы Аумы:

"Ну как у нас сегодня дела, малыш?" ответить еле слышно:

  - Се... Аманна...

  Оберегательница ахнула и всплеснула руками.

  - Ты гляди, заговорил, а мы-то уж... - и она с улыбкой наклонилась над

ним, смахнув слезу. Не так часто больные радовали ее тем, что возвращались

к жизни. Но что поделаешь, если жизнь и смерть всецело в руках Всевидящих,

а ей оставлены только компрессы, лечебный бульон, десяток горшочков с

медом, барсучьим салом и иными немудреными снадобьями и святая мольба.

  После этого утра дела явно пошли на поправку. Спустя еще месяц Уимон с

помощью Тарвеса и Оберегательницы Аумы смог наконец, пошатываясь на

дрожащих ногах, выйти на воздух. От свежего, морозного воздуха у мальчика

закружилась голова, а от яркого сияния солнца на белоснежных сугробах

потемнело в глазах, но он удержался на ногах и, зажмурившись, упрямо

шагнул вперед. Оберегательница, на памяти которой Уимон был вторым

выжившим из тех, кто получил ту же дозу яда от колючек Барьера,

удовлетворенно кивнула. Пожалуй, этот мальчик имеет шанс выкарабкаться.

Первого-то выгнали за Барьер: рука его осталась парализованной, а один

глаз - слепым. В куклосе не держали убогих. Было только одно исключение -

Чокнутая Долорес. Было...

  - Уимон, лови!

  Тарвес, лепивший с мальчишками снежного Смотрящего, подскочил к ним,

быстро слепил снежок и запустил в приятеля. У того сверкнули глаза.

Оберегательница тихонько вздохнула и улыбнулась, увидев, как мальчик,

которого едва держали ноги, вдруг наклонился и принялся старательно лепить

белый шарик. Снежок пролетел всего пару шагов, а у мальчика от непомерного

усилия на лбу выступил пот, но это было уже не важно. Аума подхватила

мальчика под руку:

  - Ну ладно, Уимон, на сегодня достаточно.

  К весне Уимон настолько окреп, что мог гулять без посторонней помощи.