Я вздрагиваю, инстинктивно ожидая, что здание рухнет, если он потянет ручку слишком сильно. Окна покрыты таким слоем грязи, что почти не пропускают свет. Мы идем следом за Эдвардом в комнату с мокрыми стенами. В мерцающем свете фонарика я вижу… людей.
Они сидят на скатанных постелях, копаются в открытых банках с едой или пьют воду из бутылок. Дети в одежде всех цветов снуют между взрослыми. Дети бесфракционников.
Мы на их складе. Бесфракционники, которые должны были бы жить по отдельности, хаотично, безо всякого общественного устройства… они здесь вместе. Настоящая фракция .
Увиденное меня поражает. Они совершенно нормальны. Не дерутся. Не избегают друг друга. Некоторые шутят, другие тихо переговариваются. Но постепенно осознают, что здесь находятся чужие, которых тут быть не должно.
— Пойдем, — говорит Эдвард, маня нас пальцем. — Она там.
Мы продвигаемся в глубь дома, вроде бы заброшенного, и нас встречают молчанием и внимательными взглядами. Наконец, я не сдерживаюсь и задаю мучающий меня вопрос:
— Что здесь происходит? Почему вы здесь вместе?
— Ты думала, они… мы разобщены? — через плечо бросает Эдвард. — Да, так было долгое время. Все слишком голодали, чтобы интересоваться чем-то, кроме поиска еды. Но, когда Сухари начали давать им продукты, одежду, инструмент и все такое, они стали сильнее. Начали выжидать. Они уже были такими, когда я пришел к ним, и приняли меня.
Мы выходим в темный коридор. Я чувствую себя здесь как дома. Темнота и тишина напоминают тоннели Лихачества. А вот Тобиас начинает медленно наматывать и стаскивать с пальца нитку из своей рубашки. Он понимает, к кому мы идем. А я — даже не имею представления. Как же получается, что я так мало знаю о парне, который сказал, что любит меня? Парне, чье настоящее имя обладает такой силой, что оставляет нас живыми в вагоне, полном врагов.
Эдвард доходит до металлической двери и стучит в нее кулаком.
— Подожди, ты сказал, они стали выжидать? — спрашивает Калеб. — А чего именно они ждали?
— Когда мир начнет разваливаться на части, — отвечает Эдвард. — Что сейчас и происходит.
В проеме появляется сурового вида женщина с помутневшим глазом. Другим, здоровым — она оглядывает всех нас.
— Бродяги? — спрашивает она.
— Не совсем, Тереза, — отвечает Эдвард, показывая большим пальцем через плечо. — Вот это — Тобиас Итон.
Тереза пару секунд смотрит на Тобиаса и кивает:
— Точно, он. Подожди.
Она захлопывает дверь. Тобиас судорожно сглатывает, его кадык прыгает.
— Ты знаешь, кого она должна позвать? — спрашивает Калеб у Тобиаса.
— Калеб, будь добр, заткнись, — отвечает он.
К моему удивлению, брат подавляет свое врожденное любопытство, приведшее его к эрудитам.
Дверь снова открывается, и Тереза отходит в сторону, пропуская нас внутрь. Мы входим в бывшую бойлерную, из всех стен торчат трубы и механизмы. Это настолько неожиданно, что я сразу ударяюсь локтями и коленями. Тереза ведет нас через лабиринт из железных конструкций в противоположный конец помещения, где над столом с потолка свисают несколько лампочек.
У стола стоит женщина средних лет. У нее вьющиеся черные волосы и оливковая кожа. Ее лицо жесткое и угловатое, почти что некрасивое.
Тобиас сжимает мою руку. В это мгновение я понимаю, что у него и у женщины носы одинаковой формы. |