|
Ближе было опасно: он профессионал, а я нет. Десять минут… пятнадцать… Долго я в таком режиме не протяну. Либо пожалею себя, перестану тужиться и тут же потеряю его, – либо в обморок свалюсь, прямо в грязь. Еще один пьяный… нет, не пахнет… ну значит, ширнутый, грузи его! Объект шел к какому‑то определенному месту. К некоему предмету, я ещё не мог понять точно, длинному такому и твердому, на него он хотел опереться и поправить как бы развязавшийся шнурок – тоже свежая мысль, наверняка войдет в сокровищницу разведок мира. Дальше я пока не чувствовал. А вот почему он шел именно к этому определенному предмету, почему именно там следовало подать этот пресловутый знак… Нет, не будем торопить события. Вот, вот уже…
Столб! Обыкновенный столб с фонарем и проводами. Так. Прислонились. Боком, спиной, ладонью. Шнурок, понятно. Чирк! Прямо под задницей, никто ничего не видел. Пошел дальше. – Есть, – сказал я. – Что? – Погодите‑ка, дойду сейчас, удостоверюсь. Ну, конечно. Я поравнялся со столбом. Как мычание… опять как мычание. – Третий столб направо от парфюма «Риччи». Подруливайте, я дальше пошел. – Что там? – у Бероева от охотничьего азарта срывался голос. – На уровне чуть выше колена появилась горизонтальная черта. Объект оперся на столб и, поправляя шнурок, мазнул сиреневым мелком. Дети, понимаете ли, балуются… – Сигнал! – застонал Бероев. – Кому, зачем? Знать бы! Я чувствовал, что по этой черте тот, кто может спасти Жаркова, поймет, что его надо спасать. Кто‑то, кто этот столб видит каждый день, проезжая мимо. Это знал Жарков, и я теперь узнал. Вернее, почувствовал – если бы я мог узнавать, я бы все тут же прояснил: кто, откуда, как… Но с этим кем‑то, похоже, сначала надо ещё встретиться? Нет, не встретиться, Жарков не личной встречи ждет, а… Трудно описать. Невозможно описывать физиологию, нет для неё слов – а ощущения были чисто на физиологическом уровне. И вдобавок смутно. Где болит? Вот тут где‑то… А может, тут? Может, и тут. А как? Стреляет? Нет. Ноет? Нет. Ломит? Да нет же! – Повернул, – сказал я. – Обратно повернул. – Похоже, к дому. – Да. На сегодня представление окончено. Я чувствовал, что окончено. Тот, кто должен был увидеть сигнал, мог это сделать только завтра утром, Жарков это понимал и не ждал чудес. Только завтра утром. Проезжая мимо. На работу? На работу. – Денис, – сказал я. – Да, Антон, – немедленно ответил он. – У меня, конечно, представления обо всех ваших делах – на уровне книжек, что в ранней молодости читал… – По‑моему, врете. Я это ещё буду думать. Не могли вы так вести человека впервые в жизни. В принципе не могли. Вы наружник мирового класса. Вот и нашла Родина применение моим уникальным дарованиям, подумал я с легкой и, что греха таить, горьковатой иронией. А то, понимаешь, психология, психология… Кому она нужна, твоя психология? Только психам. А кому психи нужны? Только Бережняку, да и то с известной целью. А вот Родине нужней и милей наружники, топтуны… А мы – привыкши. Мы, блин, притерпемши. Ведь не то что обидеться – а даже слегка гордиться собой начинаешь. Дескать, во какой я топтун классный, во какую пользу принес! Служу трудовому народу! Служу Советскому Союзу! Служу Отечеству! Кому только не служу. – Ладно. Думайте, Денис, что хотите. Я не к тому. Я к тому, что не мне давать вам советы, но… – Разрешаю, – важно сказал он. – Так вот, в четвертом классе я из «Библиотечки военных приключений» почерпнул, что в те времена, когда у нас было совсем уж недемократическое государство, ваша антинародная контора, например, просто навскидку могла ответить: кто из чьих иностранных дипломатов по какой дороге каждое утро ездит на работу. |
