– Ну, они действительно живут сейчас отдельно, и Кира такая безалаберная, такая балованная… а этот – ему ничего не стоит! А он вдруг заявляет, что неприятностей можно избежать, если я… и вот почему я о вас‑то сразу вспомнил, вы тоже меня все пытали, кто из пациентов едет за рубеж, помните?

– Нет, – машинально ответил Жарков. Это был прокол, он действительно об этом много спрашивал, да потом ещё якобы расшифровывал интервью и статью писал; не мог он забыть. Но в нем уже вспенился страх, и он понимал: то, что он меня настойчиво спрашивал о перспективах зарубежных поездок – нитка. Знак. Признак. – Мы, Антон Антонович, о многом с вами говорили, так что, может, и эта тема как‑то всплывала – но меня интересовала главным образом финансовая сторона вашего предприятия. Его социальная ориентация.

Пой, родимый, пой.

Но он сам, видимо, почувствовал ненатуральность своей реакции, потому что вдруг воскликнул:

– А, вспомнил! Вы, значит, так это поняли… Мы говорили о том, принимаете ли вы какое‑то участие в судьбах бывших пациентов после лечения. Следите ли, как сложилась их дальнейшая карьера. Странно вы меня поняли, – со значением повторил он.

– Ну, возможно, – я буквально отмахнулся от его занудных поправок. Меня‑то оттенки эти мало волновали, у меня земля горела под ногами! – Во всяком случае, взамен он потребовал, чтобы я как раз выяснял, кто из пациентов собирается за, как он выразился, бугор. И им сообщал регулярно. Понимаете?

– Зачем?

Ну, вот и ладушки. Судя по заинтересованности, клиент потек.

– В том‑то и дело! Нам, говорит, необходимо это знать в целях борьбы с империализмом. Ну бред просто! У нас, говорит, был свой человек, но скурвился, мы его убрали, а предварительно ещё допросили с пристрастием, попытали слегка… Вы понимаете? Я, мирный предприниматель средней руки…

Представляю, как сейчас веселится в своей «Волге» Бероев. Послушайте, я не узнаю вас в гриме. А, ну как же: Иннокентий Смоктуновский!

– …Такое должен был выслушивать! Уж не знаю, пытали они кого или нет, это не мое дело, но он же меня перепугал, просто перепугал! И он это нарочно! И ему это удалось! Перепугал!

– Что им рассказал тот… кого убрали?

Очко, товарищ Бероев, очко. Уже одним этим вопросом наш пациент себя с головы до ног и ниже… Ничего, понимаете ли, журналиста в моем рассказе не заинтересовало – только то, что выдал на пытке расколотый информатор.

– Да не помню я, чушь всякую! Не в этом же дело!

– А вы постарайтесь, – жестко сказал Жарков. – Мне писать надо будет, значит, понадобится как можно больше вопиющих фактов.

Он меня уже совсем за дурочку взял. Впрочем, в такой панике, в какой находился сейчас мирный предприниматель, средний и потому беззащитный, люди действительно остатки ума теряют.

– Ну, что, мол, он на самом деле осведомитель ФСБ, и что фамилии тех, кто едет за бугор, ему списками время от времени давал его шеф из конторы… Ужас! Он нарочно меня пугал! Все с ухмылочкой, с подробностями с жуткими…

– Экое криминальное чтиво выдумали, – проговорил Жарков и улыбнулся побелевшими губами. А внутри: горю! горю!

– Я в милицию – они меня на смех. Я, извините, на вас сослался, что об этом скоро статья будет, так что все всерьез…

Антивирусу тут как молнией раскололо череп: докторишка меня уже засветил!

И последний штрих.

– А наутро мне повестка! И впрямь из ФСБ, понимаете? Явиться завтра, понимаете, прямо вот завтра… Мне не к кому обратиться. Я же не банкир! Я не нефтью торгую! Напишите об этом, умоляю, это хоть какой‑то шанс.