У него заморгали глаза – не веками, а где‑то внутри, в подноготной; он очень быстро ерзнул взглядом вправо‑влево, словно проверяя что‑то.

Например, один ли я.

Или: нет ли щелки, чтобы юркнуть.

Но коловращение толпы приплюсовало нас друг к другу.

– А я ведь вас искал, Сергей… Сергей Васильевич, правильно?.. искал, да! Я даже звонил в вашу редакцию, только мне сказали, что такой не работает. Вы там внештатным, что ли?

Все. Есть зацеп. Локоть можно выпускать, теперь не убежит. Сам за мной поскачет, ведь надо же узнать, зачем я его искал. Да вдобавок и выяснил уже, что в редакции он не числится.

Теперь толпа только мешала. Она свое дело сделала, не дала разомкнуться в первые мгновения. Теперь, наоборот, могла растащить.

– Сергей Васильевич, простите, но раз уж так получилось – давайте отойдем на пять минут, если вы не против. Вы не очень спешите? – просительно, даже как‑то умоляюще, сказал я. Вальяжный барин, привыкший к комфорту, уюту и достатку, но нежданно попавший в невразумительную беду.

Это я о себе. Вернее, о своей маске.

– Нет, совсем не спешу, – ответил антивирус, приходя в себя. Нервы у него были высший сорт. Пока я выдавливал униженные обрывки начальных фраз своей роли, он успел настолько взять себя в руки, что сумел приветливо мне улыбнуться. – Что такое стряслось, Антон… э‑э… Антон Антонович?

– Ох, сейчас расскажу, – и я, снова взяв его за локоть – но теперь уже с демонстративной целью: чтобы показать, как боюсь с ним разминуться, – поволок Жаркова подальше от свалки при содрогающихся перепонках троллейбусных дверей.

– Я проверял… – растерянно и обескураженно лепетал я, пока мы в лавировку пробирались к углу ближайшего дома, где людской поток не грозил нас смести и растолочь. – Я проверял, ваша статья в «Деловаре» ещё не вышла…

– Так быстро дела не делаются, – с достоинством, совсем уже придя в себя, отвечал Жарков. – Послезавтра, может быть.

– Со мною после вашего ухода странные дела твориться стали, – сбивчиво заговорил я, когда мы остановились. Жарков пристально уставился мне в лицо. – И кто‑то явно втягивает меня в игру, которая мне совершенно не понятна. Но, по‑моему, очень неприятную игру, опасную…

Бероев мне и поверил, и не поверил. По‑человечески поверил – но как полковник конторы не смог поверить, не смог заставить себя поверить НАСТОЛЬКО, чтобы немедленно заняться Жарковым всерьез. Тут он должен был быть уверен не на сорок, а на девяносто процентов. Потому что – коллега. Одного муравейника. Чтобы взять в разработку, скажем, меня, хватило бы и тридцати процентов, это товарищ Бероев честно признал, по‑товарищески – но тут…

А время дорого.

Впрочем, оно всегда дорого.

И мы, не отходя от кассы, вместе придумали простой, как мычание, план. Но, собственно, набор шаблонов у спецслужб не так велик, и очень редко каким‑нибудь гениям удается его хоть как‑то разнообразить. Суть, как я понял, не в принципиальной новизне – именно экстравагантные методики, как я понял, легче всего раскалываются противником; суть в применении того или иного штампа там, тогда и таким манером, чтобы он наверняка сработал. Простенько, правда? Но, поразмыслив, в это можно поверить; в конце концов, люди практически одинаковыми движениями дают друг другу в нюх уже много тысяч лет, и коллизия эта в каждом конкретном случае для каждого конкретного потерпевшего оказывается совершенно внове.

План был: провокация. Провокация такая: надо Жаркова напугать. Напугать тем, что вот‑вот случайно случится то, что на самом деле случайно уже случилось. А именно: я попаду в контору и как‑то его там дешифрую.