|
Семнадцать месяцев чужих небес и деревьев, чужих ароматов, звуков, вод — незнакомых, дразнящих, обманчивых и, как прежде, чуждых! И ни минуты покоя. Его не было и в белом доме с просторной верандой, который они занимали в Канди. Сначала он нравился ей, потом она усомнилась в этом, потом поняла, что он ей не нравится, и, наконец, просто возненавидела его. А теперь всё прошло, и она снова дома. Клер стряхнула пепел с сигареты, потянулась, и голубь, заплескав крыльями, взмыл в воздух.
III
Динни «взяла на себя» тётю Эм. Это была не простая задача. Обычному человеку задают вопрос, он отвечает, и дело с концом. С леди Монт такой последовательный разговор был невозможен. Она стояла посреди комнаты с надушённым вербеной саше в руках и нюхала его, а Динни распаковывала её чемодан. — Восхитительно пахнет, Динни. Клер что-то жёлтая. Ждёт маленького, а? — Нет, тётя. — Жаль. Когда мы были на Цейлоне, все обзаводились маленькими. У слонов они такие приятные! В этой комнате мы играли в католического священника, которому спускали еду в корзинке. Твой отец залезал на крышу, а я была священником. Но в корзинку никогда не клали ничего вкусного. Твоя тётка Уилмет сидела на дереве. В случае появления протестантов ей полагалось кричать: «Куй, куй!» — Это было несколько преждевременно, тётя Эм. При Елизавете Австралию ещё не открыли. — Знаю. Лоренс говорит, что в те времена протестанты были сущими дьяволами. Католики тоже. И мусульмане. Динни вздрогнула и постаралась заслонить лицо корсетом. — Куда положить бельё? — Куда хочешь. Не наклоняйся так низко. Все они были тогда сущими дьяволами. Страшно мучили животных. Клер понравилось на Цейлоне? Динни выпрямилась, держа в руках охапку белья: — Не очень. — Почему? Печень? — Тётя, я вам всё объясню, но вы не говорите никому, кроме дяди Лоренса и Майкла. Это разрыв. Леди Монт погрузила нос в саше, потом изрекла: — Можно было предвидеть — стоило взглянуть на его мать. Ты веришь в поговорку: «Яблочко от яблоньки…»? — Не слишком. — Я всегда утверждала, что семнадцать лет разницы — слишком много, а Лоренс говорит, что люди сначала восклицают: «А, Джерри Корвен!» и больше ни слова не прибавляют. Что у них вышло? Динни склонилась над комодом, укладывая белье в ящик: — Я не спрашивала о подробностях, но, по-моему, он — настоящее животное. Леди Монт сунула саше в ящик и пробормотала: — Бедняжка Клер! — Словом, тётя, она вернулась домой для поправки здоровья. Леди Монт зарылась носом в цветы, наполнявшие вазу: — Босуэл и Джонсон называют их «богоснедники». Они без запаха. Какая болезнь может быть у Клер? Нервы? — Ей нужно переменить климат, тётя. — Но, Динни, сейчас столько англо-индийцев возвращается обратно… — Знаю. Пока сойдёт и такое объяснение, а дальше видно будет. Словом, не говорите, пожалуйста, даже Флёр. — Скажу я или нет, Флёр всё равно узнает! От неё не скроешь. Клер завела себе молодого человека? — Что вы, тётя? И Динни извлекла из чемодана коричневый халат, вспоминая, с каким выражением лица молодой человек сказал им: «До свиданья!» — На пароходе? — усомнилась тётя. Динни переменила тему: — Дядя Лоренс сейчас очень увлекается политикой? — Да. Это так тягостно. Что хочешь приедается, если о нём вечно разговаривать. А у вас надёжный кандидат? Как Майкл? — Он в наших краях человек новый, но, видимо, пройдёт. — Женат? — Нет. |
