Изменить размер шрифта - +
Четвертого ноября семьсот пятнадцатого года Пётр подписал указ «О гошпиталях». Но точнее было бы назвать его «О приютах для зазорных детей», то есть незаконнорожденных. Здесь Государь показал свое истинное величие. До него к зазорным детям и их несчастным матерям отношение было ужасным. Чтобы не навлекать на себя беды, матери подбрасывали прижитых детей в чужие семьи, где те, не успев вырасти, делались рабами. Или — ещё ужасней! — малютки безжалостно вытравлялись из чрева, а коли родились, то нередко умерщвлялись — страшно подумать! — самими родителями.

И вот Пётр указывает: «Зазорных младенцев в непристойные места не отмётывать, а приносить в гошпитали и класть тайно в окно». И далее: коли кто умертвит такого младенца, то «оные за такие злодейственные дела сами казнены будут смертию». И позаботился Государь о кормовых деньгах тем младенцам и приставленным к ним нянькам.

Государыня спустила на пол собачку и спросила:

— Обаче, каким образом рассказанное вами имеет отношение к Петру?

— Самое непосредственное, Ваше Императорское Величество. Сейчас вы это поймете. Пётр хотя делил свое внимание среди многих женских персон…

— Их имена известны истории, — вставила слово Дашкова. — Это Анна Монс, Матрена Балк, Анна Крамер, княгиня Кантемир, Авдотья Чёрнышева (заразившая Государя дурной болезнью) и многие другие.

— И хотя первая страсть к леди Гамильтон, понятно, прошла, но все же в сердце Государя ещё хранились остатки нежности к той, которую он первой на Руси сделал камер-фрейлиной. И он продолжал дарить свои ласки первой красавице Петербурга.

Но и Иван Орлов, любовник многих придворных дам, в открытую заезжал к Гамильтон, уединялся с нею.

Суровый меч Петровского правосудия уже повис над любовниками.

 

Убийство

 

Какое женское сердце, даже если оно принадлежит Императрице, не замрет в волнении при рассказе о любовных приключениях! Вот и сидели, боясь пропустить хоть слово, наши милые дамы.

Штелин приказал принести ему чай с бисквитами и продолжал:

— Многие дамы, которым дарил ласки Орлов, негодовали на него и ревновали к Гамильтон. Да и поклонники самой леди, среди которых были пажи, царевы денщики, камер-юнкеры, были не прочь рассорить сию возлюбленную пару. Тут Орлову шепнули, что у Гамильтон от некоего Родиона Кошелева, денщика, якобы был ребёнок, которого она умертвила и подбросила де к фонтану Летнего сада.

— А что, мёртвого ребёнка там и впрямь находили? — изумилась Дашкова.

— Екатерина Романовна, в том то и дело, что за месяц до оных сплетен младенец был обнаружен задавленный шнурком, кои во дворце служил для поднятия штор.

Императрица с некоторым ужасом перекрестилась:

— Страсть какая! Умертвить собственное дитя…

— Орлов бросился допрашивать возлюбленную. Я нынче нарочно выписал из пыточного дела содержание ихнего разговора. Послушайте, что показывал Орлов: Я спросил её: «Как это на тебя говорят, что ты родила и убила ребёнка?» Та стала клясться и плакать: «Разве я тебе не сказала бы, коли забрюхатила? Ведаешь ты и сам, какая я охотница до робят, и любя тебя, в тайне содержала бы и растила дите. Носила в чреве дважды, да они, робята, сами по себе мёртвыми выкинулись. Твои, Ванюша, кровными были. А напраслину говорят на меня потому, что все завидуют и никто меня не любит».

Орлов показал, что он словам Гамильтон не поверил, ибо «напротив подозревал и случаи к тому являлись, что у неё было очень много любовников сразу и по сей причине робят не должно быть.

— Ну, это заблуждение Орлова, — заметила Дашкова. — Большое число возлюбленных вовсе не помеха для беременности.

Быстрый переход