|
Заволжский тысячник, проснувшись, услыхал говор. Голос мужской. "Кому бы это быть? —— подумал Чапурин и, накинут халат, босой вошел к больному и увидел Прожженного, запустившего руку под подушку. Оторопел Корней. Хоть был он и моложе и гораздо сильней Чапурина, хоть после и нашли при нем стальной сахарный топорик, однако он остолбенел и стал у кровати как вкопанный. Чапурин открыл окно и зычным голосом крикнул караульщику, чтоб скорей бежал к нему, а по пути кликнул людей из кухни. Корней улучил время, когда Патап Максимыч подошел к окну, и хотел было наутек, но Дарья Сергевна, услыхав шум и увидев выходящего из спальни Корнея, смекнула, что творится недоброе, и в чем была, в том и побежала за людьми в кухню. Но там уж всполошились по крику караульщика. Домашние терпеть не могли Корнея и, узнав, что он забрался в спальню к Марку Данилычу и сделал что—то неладное, бросились наверх. Там в передней шла уж борьба у Корнея с Чапуриным и подоспевшим караульщиком. Кто—то из прислуги сбегал в работные избы и поднял на ноги всех рабочих. Они ненавидели Прожженного и, не одеваясь, в одних рубахах, толпой человек в семьдесят кинулись к дому. Корнею, крепко оборонявшемуся от Патапа Максимыча и караульщика, теперь пришлось сдаться. Тут нашли у него топорик и много дивились, как это он не пустил его в ход, оставаясь несколько времени один на один с Чапуриным. Рабочие были уверены, что тут и Василья Фадеева дело, что он где—нибудь спрятался в доме. Все мышиные норки обыскали, но Фадеева не нашли. Рано утром городничий со стряпчим приехали в дом Смолокурова. Марко Данилыч уж на столе лежал, покрытый простынею. С Дуней беспрестанно делались нервные припадки, однако лекарь сказал, что большой опасности для нее нет, но необходимо, чтоб она, сколько возможно, оставалась в покое. Дарья Сергевна, Аграфена Петровна, глухая Степановна, разбитная Матрена и прочая женская прислуга были безотлучно при Дуне. Городничего со стряпчим встретил Патап Максимыч. — Что такое случилось? — спросил городничий, звавший уж Чапурина. Заволжский тысячник не раз бывал у него по смолокуровским делам. — Да вот, ваше высокоблагородие, разбоем ночью прорвался Корней Евстигнеев,— отвечал Патап Максимыч.— Ограбить вздумал умершего. — Однако ж не ограбил? — сказал городничий. — Ограбить не поспел, а больного добил до конца. Поглядите — лежит,— молвил Патап Максимыч. — Как же это случилось? — спросил стряпчий. Патап Максимыч подробно рассказал обо всем, что знал. — Улик недостаточно,— вполголоса заметил стряпчий городничему, исподлобья поглядывая на Чапурина. — Это мы разберем,— отвечал городничий.— Это уж наше дело. Надо вам подать объявленье,— прибавил он, обращаясь к Патапу Максимычу. — Слушаю, ваше высокоблагородие,— сказал Чапурин.— Тут в том главное дело, что уеду я скоро, покойникова дочка останется одна только с женским полом. Мало ль от таких людей что может приключиться. — В обиду не дадим. Это уж наше дело,— ответил городничий.— Когда хоронить? — А вот как управимся,— молвил Патап Максимыч.— Держать не будем. |
