— Держать не будем.
— Попа, чать, своего привезете? — с усмешкой спросил городничий.
— Какие, ваше высокоблагородие, у нас попы по нынешним временам!.. Сами изволите знать. На всю—то Россию, может, двое либо трое осталось,— сказал Чапурин.— Кто—нибудь из домашних прочитает молитву над покойником, и дело с концом.
— То—то, смотрите. У меня на этот счет строго.
Высшее начальство обратило внимание на вашего брата. А то и в самом деле очень много уж воли вы забрали,— проговорил, нахмурясь, городничий.— Так подайте объявление, а в день похорон я побываю у вас вот с господином стряпчим да еще, может быть, кое с кем из чиновных. А что дочь покойника?
— Лежит, больше все в забытьи,— молвил Патап Максимыч.
— Понятно. До кого не доведись,— сказал городничий.— Ну, покамест до свиданья, прощайте,— прибавил он и из дома пошел со стряпчим.
Патап Максимыч до самых ворот проводил незваных гостей.
Меж тем похоронным делом спешили. Хотелось Патапу Максимычу на третий же день опустить в землю приятеля, чтоб он живым "рук не вязал", но вышло затрудненье, некому было чин погребения справить, некому над покойником последнюю молитву прочесть. Беглых попов ближе Москвы нет, да рогожский поп и не поедет в такую даль. За Волгу в скиты послать за канонницей некогда — она не поспеет ко времени; наставник спасова согласия, что проживал в городе, сам на смертном одре лежал. Как быть, как извернуться? Нельзя ж такого богача, как Марко Данилыч, просто в землю зарыть. Не зная ни города, ни его окрестностей, Патап Максимыч спросил Дарью Сергевну, кому бы отправить чин погребения.
Не придумала вдруг Дарья Сергевна, на кого указать. Приходилось либо ей самой "читать погребение", либо просить Аграфену Петровну взять на себя такой труд. Она грамотная, в скитах обучалась, пригляделась там к порядкам и не откажется в останный раз послужить Марку Данилычу и тем хоть сколько—нибудь утешить совсем убитую Дуню.
— Разве вот кого попросить,— сказала, наконец, Дарья Сергевна.— Живет недалеко отсюдова, всего четыре версты, да и тех, пожалуй, не будет, человек книжный и постоянный. Старинщик он, старыми книгами торгует да иконы меняет. Только вот беда, не уехал ли куда. То и дело в отлучках бывает.
— Кто такой? — спросил Патап Максимыч.
— Чубалов, Герасим Силыч,— ответила Дарья Сергевна.— В деревне Сосновке он живет. Прежде частенько бывал у Марка Данилыча, и обедывал, и ночевывал, а иной раз и по два и по три дня у него гостил. Да вот уж с год, как ни разу не бывал. Болтал Василий Фадеев, что какие—то у него расчеты были с покойником, и Герасим Силыч остался им недоволен. А другое дело, может, все это и вздор. Ведь Фадеев что ни слово, то соврет.
— Не поедет, пожалуй,— сказал Патап Максимыч.
— Человек он добрый и по всему хороший, опять же нарочито благочестивый,— ответила Дарья Сергевна.— Ежели только не в отлучке, непременно приедет. А ежели отъехал, можно племянника его позвать, Ивана Абрамыча. Парень хоша и молодой, а вкруг дяди во всем божественном шибко наторел. |