|
— Как же? — спросил Чапурин.— Чем решили? — Не мы решали, суд порешил,— сказал Самоквасов.— Я получил свое, хоть не без хлопот, надо было выручать присужденное наследство. И надоела же мне эта Казань после этого, хоть и родина, а век бы не видать ее. Сюда на житье переехал, здесь хочу устроиться. — И дело,— молвил Патап Максимыч.— Хорошо придумано. На новом месте и новая жизнь пойдет. А сколько с дяди—то пришлось? — Половина, что после дедушки осталось. На двести тысяч,— ответил Самоквасов. — С таким капиталом можно повести дела,— молвил Чапурин.— Переписывайся в здешние купцы да заводи торги. Только чур не шалопайничать — по скитам ради озорства не ездить, не повесничать там. Пора остепениться, любезный Петр Степаныч. А то и не увидишь, как дедушкины двести тысяч вылетят в трубу. — Что было, то прошло, да и быльем поросло,— с глубоким вздохом промолвил Петр Степаныч.—— Был молод, был неразумен, молодая кровь бурлила, а теперь уж я не тот,— укатали сивку крутые горки. Как оглянешься назад да вспомнишь про прежнее беспутное время, самому покажется, что, опричь глупостей, до сей поры ничего в моей жизни не было. — Ожениться бы тебе, Петр Степаныч. С хорошей женой и сам бы ты был хороший человек,— сказал Патап Максимыч.— Годков—то уж тебе не мало, из подростков вышел,— право, не пора ли? От дяди отделился, имеешь теперь свой капитал, рожна, что ли, тебе еще? Аль в скиты тянет с белицами да с молоденькими старицами валандаться? — Что мне скиты? Пропадай они пропадом, и ухом не поведу,— сказал Петр Степаныч.— Дядя каждый год меня с милостиной туда посылал, не своей охотой ездил я на Керженец. Теперь то время прошло. — Толкуй! Знаем и мы кой—чего понемножку,— сказал Патап Максимыч.— Никому спуску не давал. Хоть Фленушку взять, сестрицы моей воспитанницу. Валандался ведь с ней? Ну, скажи правду—матку как есть начистоту. И лукаво поглядел на Петра Степаныча. — В скитах да и везде в ваших лесах много сплеток плетут, Патап Максимыч,— ответил Самоквасов.— А если что и было, так я теперь ото всяких обителей отшатился. Пропадай они совсем. Все примолкли. Спустя немногое время Колышкин спросил Петра Степаныча: — Домика не присмотрели ль? — Нет,— тоскливо ответил Самоквасов.— Да и на что мне дом, как порассудить хорошенько. Истратишься на него, а после с рук не сбудешь... А где мне еще придется жить, сам покуда не знаю. В Москве ли, в Питере ли, или у черта на куличках где—нибудь... — А ты, парень, не черкайся (Не поминай черта.), коли говоришь про хорошее дело,— внушительно сказал ему Патап Максимыч.— Зачем супротивного поминать? Говорю тебе — женись. Поверь, совсем тогда другая жизнь у тебя будет. — И рад бы жениться, да жениться как? — молвил Петр Степаныч.— Нет ли у вас на примете подходящей невесты, я бы со всяким удовольствием. — Сваха, что ль, я тебе? — засмеялся Чапурин.— Сам ищи, дело—то будет вернее. |
