|
Дуня не отвечала. — Тятенька,— вступилась Аграфена Петровна,— вы ведь еще ничего не знаете, как мы с Дуней от Луповицких уехали. Много было всяких приключений, говорить теперь не стану, сама когда—нибудь расскажет. Поликарп Андреич да еще один человек и ей и мне много добра сделали. Будь у меня такие же деньги, как у Дуни, я бы и больше трех тысяч не пожалела. — Вот оно что! — тихо промолвил Патап Максимыч.— Да что ж вы ничего не расскажите? Три тысячи деньги ведь немалые, кидать их зря не годится. Может быть, одолжения Сивкова и десятой доли этих денег не стоят. — Когда Дуня тебе расскажет все, сам увидишь, что помощь Сивковых стоит больше,— сказала Аграфена Петровна. — Так расскажи, Дуня, не утай от второго отца,— ласково молвил стихший Патап Максимыч. — После расскажу, после, когда буду у вас в Осиповке,— сказала Дуня,— а теперь, видит бог, не могу. Язык не поворотится. Знаете, отчего мне хочется покинуть этот город и в нем даже родительские могилки? Чтобы подальше быть от этих Луповицких, от Фатьянки, от Марьи Ивановны. Много я от них натерпелась — говорить, так всего не перескажешь. Навострила Дарья Сергевна уши, услыхавши от Дуни такие слова про Марью Ивановну. Довольная улыбка озарила лицо ее. Радостно она вокруг посмотрела. — Как? С Марьей Ивановной рознь у тебя? — промолвила она.— Слава богу! Никогда я не чаяла в ней толку. — Все они обманщики, богопротивники! — с горячностью вскликнула Дуня. — Уж они тебя в поганую свою веру не приводили ль?— спросила Дарья Сергевна.— Весной, как Марья Ивановна жила у нас, она ведь про какую—то новую веру рассказывала тебе да расхваливала ее. Я слышала сама из каморки, что возле твоей комнаты. Только что слов ее тогда понять не могла. Дуня не дала ответа. — А ведь я в Фатьянке—то без тебя была,— продолжала Дарья Сергевна.— Покойный Марко Данилыч думал, что ты уж приехала сюда с Марьей Ивановной и, только что воротился с ярманки, посылал меня за тобой. В Фатьянке мы никого не достучались, а ночь провели в Миршени у одной вдовы. Она и порассказала нам кое—что про фатьянских. Это, слышь, особая какая—то вера — фармазонами прозывают тех, кто ее держится. После того и стала я думать: Марья—то Ивановна не той ли же веры? А вот на днях дошли вести, что фатьянских за ихнюю противную веру посадили в острог. Туда и дорога безбожным! Дуня смутилась. Стала жаловаться, что у ней голова разболелась, и ушла с Аграфеной Петровной в свою спальню. * * * На возвратном пути Патап Максимыч с Аграфеной Петровной у Колышкиных остановились. Рады были гостям и Сергей Андреич и Марфа Михайловна. — Что так долго загостились? — спрашивал Сергей Андреич Патапа Максимыча. — Схоронили ведь мы Марка—то Данилыча,— отвечал Чапурин. — Как? — вскликнул Колышкин. — Когда с Груней мы к нему приехали, был он без языка и только одной рукой владел немножко. |
