|
После того Аграфена Петровна пошла с Дуней в гостиную. Сели они там. — Ну что? — спросила едва слышно Аграфена Петровна. Не отвечала Дуня. — Что ж молчишь? говори! — Жалким таким он мне показался,— немного помедливши, проговорила Дуня. — Чем же жалок—то? — с улыбкой спросила Аграфена Петровна. — Так,— пальцами перебирая оборку платья, тихонько ответила Дуня. — А ты путем говори,— вскликнула Аграфена Петровна. — Мы ведь здесь одни, никто не услышит. — Жалкий такой он, тоскливый...— промолвила Дуня. — По тебе тоскует, оттого и жалок,— сказала Аграфена Петровна. В это самое время робкими, неровными шагами вошел в гостиную Петр Степаныч и стал у притолоки. Назад идти не хочется, подойти смелости нет. — Подите—ка сюда, Петр Степаныч, подойдите к нам поближе,— улыбнувшись весело, молвила ему Аграфена Петровна. Тихой поступью подошел к ней Самоквасов. — Винитесь, в чем согрубили,— сказала Аграфена Петровна. — Глаз не смею поднять...— задыхающимся, дрожащим голосом промолвил Самоквасов.— Глупость была моя, и теперь должен за нее век свой мучиться да каяться. — Что ж такое вы сделали?.. Я что—то не помню,— вся разгоревшись, промолвила Дуня. — А уехал—то тогда. В прошлом—то году... Не сказавшись, не простившись, уехал...— сказал Петр Степаныч. — Что ж? Вы человек вольный, где хотите, там живете, куда вздумали, туда и поехали, никто вас не держит,— проговорила Дуня.— Я вовсе на вас не сердилась, и уж довольно времени прошло, когда мне сказали о вашем отъезде; а то и не знала я, что вы уехали. Да и с какой стати стала бы я сердиться на вас? — Авдотья Марковна, Авдотья Марковна! Раздираете вы душу мою! — вскликнул Самоквасов.— Сам теперь не знаю, радоваться вашим словам иль навеки отчаяться в счастье и радости. Дуня сгорела вся, не может ничего сказать в ответ Петру Степанычу. Но потом эти слова его во всю жизнь забыть не могла. Немного оправясь от смущенья, повела она речь о постороннем. — Что ваш раздел? — спросила она. — Покончил, судом порешили нас,— отвечал Самоквасов.— Прежде невеликую часть из дедушкина капитала у дяди просил я, а он заартачился, не хотел и медной полушки давать. Делать нечего — я к суду. И присудили мне целую половину всего именья — двести тысяч чистыми получил и тотчас же уехал из Казани — не жить бы только с дядей в одном городе. Здесь решился домик себе купить и каким—нибудь делом заняться. А не найду здесь счастья, в Москву уеду, либо в Питер, а не то и дальше куда—нибудь... Двухсот тысяч на жизнь хватит, а жить мне недолго. Без счастья на свете я не жилец. — Ну, будет вам, Петр Степаныч,— сказала Аграфена Петровна.—— Мировую сейчас, хоть ссоры меж вами и не было. Так ли, Дунюшка? — Какая же ссора? — молвила Дуня, обращаясь к подруге. |
