|
Так ли, Дунюшка? — Какая же ссора? — молвила Дуня, обращаясь к подруге.— И в прошлом году и до сих пор я Петра Степаныча вовсе почти и не знала; ни я перед ним, ни он передо мной ни в чем не виноваты. В Комаров—от уехали вы тогда, так мне—то какое дело было до того? Петр Степаныч вольный казак — куда воля тянет, туда ему и дорога. — Ну, будет, пойдемте, не то придет сюда кто—нибудь,— сказала Аграфена Петровна.— Ступайте прежде вы, Петр Степаныч, мы за вами. Послушно, ни слова не сказавши, вышел Самоквасов. Когда ушел он, Аграфена Петровна тихонько сказала Дуне: — На первый раз пока довольно. А приметила ль ты, какой он робкий был перед тобой,— молвила Аграфена Петровна.— Тебе словечка о том не промолвил, а мне на этом самом месте говорил, что ежель ты его оттолкнешь, так он на себя руки наложит. Попомни это, Дунюшка... Ежели он над собой в самом деле что—нибудь сделает, это всю твою жизнь будет камнем лежать на душе твоей... А любит тебя, сама видишь, что любит. Однако ж пойдем. И пошли из гостиной в столовую, где и хозяева и гости сидели. Патап Максимыч дня четыре прожил у Колышкиных, и каждый день с утра до ночи тут бывал Самоквасов. Дуня помаленьку стала с ним разговаривать, а он перестал робеть. Зорко поглядывала на них Аграфена Петровна и нарадоваться не могла, заметив однажды, что Дуня с Петром Степанычем шутят и чему—то смеются. Перед отъездом Аграфена Петровна сказала Самоквасову, чтобы дён через десять приезжал он к ней в Вихорево. * * * Переправясь через Волгу, все поехали к Груне в Вихорево. Эта деревня ближе была к городу, чем Осиповка. Патап Максимыч не успел еще прибрать как следует для Дуни комнаты, потому и поторопился уехать домой с Дарьей Сергевной. По совету ее и убирали комнату. Хотелось Патапу Максимычу, чтобы богатая наследница Смолокурова жила у него как можно лучше; для того и нанял плотников строить на усадьбе особенный дом. Он должен был поспеть к Рождеству. Не заставил себя ждать Петр Степаныч, на десятый день, как назначила ему Аграфена Петровна, он как снег на голову. Дуня была довольна его приездом, хоть ничем того и не выказала. Но от Груни не укрылись ни ее радость, ни ее оживленье. — Рада гостю? — спросила она Дуню вечером, когда осталась вдвоем с ней. Дуня поалела, но ничего не ответила. — По глазам вижу, что радехонька. Меня не проведешь,— улыбаясь и пристально глядя на Дуню, сказала Аграфена Петровна. — По мне, все одно,— молвила Дуня, облегчив трепетавшую грудь глубоким вздохом. — Разводи бобы—то! Точно я двухлетний ребенок, ничего не вижу, ничего не понимаю,— с усмешкой сказала Аграфена Петровна.— Лучше вот что скажи — неужто у тебя еще не вышли из памяти Луповицы, неужели в самом деле обрекла ты себя на девичество? — Про Луповицы не хочу и вспоминать. Если б можно было совсем позабыть их, была бы тому радехонька,— с живостью вскликнула Дуня. — Только замужем совсем про них забудешь,— сказала Аграфена Петровна. |
