– Привет, Денни! – говорит мистер Р.

– Э… здоруво, Дэви, здоруво. Чё слыхать от Марка?

– Ничего. Видать, у него всё в порядке. Он дает о себе знать, только когда ему чего‑то надо, – он сказал это и в шутку и всерьёз, а его молодые племяши тааак на нас посмотрели, что мы скромно сели в уголке возле выхода.

Плохи дела…

Рядом с нами сидят какие‑то психи. Одни бритоголовые, другие – нет. У одних акцент шотландский, у других – английский, у третьих – белфастский. Один парень в футболке с нарисованной отвёрткой, другой – в кепке с надписью типа «Ольстер – Британии». Они затягивают песню, это самое, про Бобби Сэндса. Я плохо разбираюсь в политике, но мне кажется, Сэндс был смелым чуваком, это самое, и никого никогда не убивал. Чтобы так умереть, надо иметь мужество, правда?

Один парень, тот, что с отвёрткой, изо всех сил пытается поймать мой взгляд, а я так же отчаянно пытаюсь от него увернуться. Это становится не так просто, когда они запевают: «На флаге Британии нет чёрного цвета». Мы стараемся соблюдать хладнокровие, но от этого тигра никуда не скроешься. Он выпустил когти. Он рычит на Дода.

– Эй, черномазий! Куда ти, бляддь, смотришь?

– Пошёл в пизду, – ухмыляется Дод. Он и раньше всегда так поступал. В отличие от меня. Это самое, тяжко.

Я слышал, как какой‑то чувак из Глазго говорил, что эти чуваки типа не настоящие оранжевые, что они нацики и всё такое, но большинство этих оранжевых ублюдков в баре, это самое, поддерживали их и натравливали.

Они хором запели:

– Чёрный ублюдок! Чёрный ублюдок!

Дод встаёт и подходит к их столу. Я вижу, как меняется выражение насмешливого, перекошенного лица «Отвёртки», когда он одновременно со мной понимает, что у Дода в руке тяжёлый поднос для пивных кружек… это уже насилие… труба дело…

…он бац этим подносом «Отвёртку» по голове и типа как разбивает ему чердак, и чувак валится со стула на пол. Я типа как задрожал от страха, здорово перетрухал, брат, и какой‑то чувак подпрыгивает к Доду, и они его хлоп на землю, так что мне пришлось вмешаться. Я беру кружку и бух по челюсти «Красной Руке Ольстера», он хватается за голову, хотя кружка, это самое, даже не разбилась, но какой‑то парень бьёт меня кулаком в живот с такой силой, что мне кажется, будто меня пырнули ножом, брат…

– Мочите этого ирландского ублюдка! – орёт какой‑то чувак, и они прижимают меня типа к стенке… я начинаю махать руками и ногами и ничего не чувствую… мне, это самое, типа как это даже нравится, брат, потому что это не настоящее насилие, как если, например, кто‑то вроде Бегби начинает шизовать и всё такое, а это так, какая‑то комедия… это самое, я типа как не умею по‑настоящему драться, но эти пацаны тоже, по‑моему, ни ахти как дерутся… по‑моему, они только мешают друг другу…

Я не врублюсь, что произошло. Наверно, их оттащили от меня Дэви Рентон, Рентсов папик, и Билли, его брат, потому что следующее, что я помню, это как я типа тащу на улицу Дода, а вид у него очень помятый. Я слышу, как Билли говорит:

– Выводи его, Картошка. Выводи его, блядь, на улицу.

Теперь я начинаю чувствовать боль во всём теле и типа как реву от злости и страха, но больше всего от обиды…

– Это… это самое… блядство… это, это…

Доду нехило перепало. Я перевожу его через дорогу. Нам что‑то кричат вдогонку. Я смотрю на дверь На‑На и боюсь обернуться. Мы вошли. Я помогаю Доду подняться по лестнице. У него кровь на боку и на руке.