У На– На проблемы с копытами, это самое, врач сказал, что ей очень вредно подниматься на верхний этаж в её старую квартиру на Лорн‑штрассе. Сображает, этот знахарь, эта рама. Если убрать варикозные вены у На‑На на ногах, это самое, то не останется никаких ног, ей даже не на чем будет ходить, да? У меня на руках лучше вены, чем у неё в этом месиве. Она, конечно, уже типа достала своего докторишку, но старые кошки как бы помечают свою территорию и, это самое, привязываются к ней. И без боя её не оставляют. Выпускают коготки, шёрстка дыбом, брат. Это На‑На… Миссис Мурр‑Мурр, как я её называю, сечёшь?

У неё есть типа общая комната, но На‑На пользуется ею, только когда пытается завалить в койку этого мистера Брайса. Семья старика жаловалась консьержке, что она его сексуально домагается. Эта консьержка пыталась свести, это самое, мою матушку с дочкой мистера Брайса, но На‑На довела эту дочку до истерики, простебавшись насчёт родимого пятна у неё на лице. Типа как пятна от вина, да? На‑На, это самое, находит у других, особенно, у женщин, слабые места, а потом бьёт по ним, понял?

Щёлкнула куча разных замков, и На‑На улыбается мне и приглашает войти. Она всегда рада меня видеть, а вот моя матушка и сестра для неё, это самое, типа как пустое место. Как только они не пытались ей угодить! Но На‑На любит парней и ненавидит баб. У неё типа восемь детей от пяти разных мужиков, да. И то, это только те, о которых я знаю.

– Халло… Кэйлем… Уилли… Патрик… Кевин… Десмонд… – она перечисляет имена других своих внуков, но, это самое, не может вспомнить моё. Но это меня мало волнует. Меня так часто называют «Картошкой», даже моя матушка меня так называет, что я сам иногда забываю своё имя.

– Денни.

– Денни, Денни, Денни. А я называю Денни Кевина. Как же я могла забыть, малыш Денни!

Да уж, это самое, как она могла… «Малыш Денни» и «Розы Пикардии»,  это, типа, две песенки, которые она знает. Врубаешься? Она поёт фальцетом; ни слуха, ни голоса, расставив руки для пущего эффекта, да.

– У меня Джордж.

Я заглядываю за угол Г‑образной комнаты и натыкаюсь на дядю Дода, который развалился в кресле и потягивает из банки «теннентс‑лагер».

– Дод, – говорю.

– Картошка! Здоруво, шеф! Как жизнь?

– Всё путём, чувак, всё путём. Э, а у тебя, это самое?

– Не жалуюсь. Как мама?

– Э, это самое, гонит на меня, как обычно, да?

– Ты чё! Про мать так не говорят! Она твой лучший друг. Я не прав, мама? – спрашивает он у На‑На.

– Конечно, блин, прав, сынок!

«Блин» – одно из любимых словечек На‑На, а ещё – «ссать». Никто не говорит слово «ссать» так, как На‑На. Он так растягивает это «сссссссс», что прямо видишь,  как поднимается пар над жёлтой струёй, когда она ударяется в белый фарфор, да?

Дядя Дод широко и снисходительно ухмыляется. Дод – типа полукровка, сын моряка из Вест‑Индии, сечёшь, вест‑индское отродье, это самое! Врубаешься? Додин папик долго тусовался в Лейте, пока не подцепил На‑На на крючок. А потом обратно по семи морям. Классная у них жизнь, у моряков, это, в каждом порту по бабе, и всё такое.

Дод – самый младший сын На‑На.

Она сначала вышла замуж за моего деда, это самое, везучего пастушка из графства Уэксфорд. Старый прохвост часто сажал мою матушку к себе на колени и пел ей типа песни ирландских мятежников. У него в носу росли волосы, и она, как вся малышня, считала, что он очень старый, это самое.