Арона слышала, как он, выходя из дома, про себя буркнул:

– Если фальконеры об этом узнают, Харок мертв – и я вместе с ним.

Если фальконеры услышат, будет мертва Арона и все остальные женщины. Но девушке почему‑то не хотелось об этом говорить кому‑либо.

– Мне нравятся эти чужаки, – задумчиво произнесла Аста, дочь Леннис.

– У них совсем другие обычаи, – прошептала Марра, дочь Аннет. – Один просил меня зачать дочь, но их старейший отругал его.

– Они не такие, как фальконеры, – согласилась третья женщина. – И не такие, как женщины. Кто может понять эти странные существа?

Аста подняла голову, потом быстро опустила.

Эгил выпрямился и вытер лоб. Последние упавшие деревья убраны с полей и аккуратно сложены в стороне. Там несколько сильных молодых женщин рубили их на дрова. А это что за шум? Выкрики и аплодисменты. Это женщины, собравшиеся вокруг, приветствуют двух молодых людей. Среди них и Арона, вернувшаяся с тропы, она тоже это слышит! И Аста, дочь Леннис, которая смотрит на него с откровенным восторгом. Сердце Эгила забилось.

Он никогда не думал, что тяжелая работа будет ему нравится больше учения, но госпожа Бирка больше ничему его не учит. Немного о погоде, немного о растениях и животных, другие сказки старых бабок, как будто он собирается стать травницей. Еще беседа о мужчинах и женщинах, во время которой он краснел. Да к тому же все только о женских делах. Неприлично до такой степени, что поверить трудно. А ему хочется учиться писать и считать. Если это доступно женщинам, он тоже сможет!

Новая нанимательница Осеберга подошла и сердечно хлопнула его по спине.

– Хорошая работа, девушка! – прогудела она и улыбнулась им обоим. Потом села на ближайшее бревно и вздохнула.

– Надеюсь, группа с тропы принесла немного металла, чтобы выковать из него инструменты.

– А железный котел может пригодиться? – невинно поинтересовалась Лойз, дочь Аннет. Раньше в большом котле росли цветы у ее крыльца. Теперь в торопливо очищенном от земли котле хранилось то, что она и ее дочери спасли от уничтожения.

У Эгила обвис рот.

– Котел моей матери! – воскликнул он.

Лойз посмотрела на него и фыркнула. У нее было грязное лицо, одежда тоже грязная и рваная. Брюки на ней, промокшие и грязные с ног до подола платья. Но держала она себя, как жена мэра Кедровой Вершины.

– Котел мой, я его честно выменяла, – укоризненно проговорила она. – Я дала твоим матери и сестрам приют, когда им некуда было идти, в обмен они предложили мне котел.

Нориэль пристально посмотрела на Эгила.

– Отвечай быстрее. Правда ли, что твоя мать слабоумная, как утверждает повсюду Лойз?

Эгил поднял топор, опустил его, распрямился, стройный и высокий.

– Моя мать, – очень серьезно ответил он, – полностью владеет своим рассудком и имеет немало способностей. Она пришла сюда, не зная ваших… обычаев и вашего языка. Но в нормальных обстоятельствах ей эти знания и не нужны. – Он говорил на ломаном языке деревни, но чем дальше, тем все лучше, а если не знал какого‑нибудь слова, вставлял свое. Лойз нахмурилась, Нориэль тоже.

– Она не слабоумная, – повторил на их языке Эгил. – Она просто не знает ваш образ жизни и язык. – Он хотел сказать: «Да и зачем ей это?», но понимал, что это говорит его гордость. И такими словами он повредит матери. Поэтому он только сказал: – Я бы хотел передать это дело… – он поискал нужное слово… – передать тому, кто… – попробовал он снова.