– У меня достаточно дел, – возмутилась она. – Просто кто‑то заграбастал все писчие материалы. Отдай, Эгил! Мне нужно! Немедленно!

Он вызывающе улыбнулся.

– Немного меда в просьбе дало бы лучшие результаты, дорогая. – И рукой преградил выход из комнаты.

Арона пожала плечами, повернулась и начала осматривать свитки, которые он отобрал и отложил.

– Могу оставить тебе три полосы, – сказала она наконец. – Я без них обойдусь.

Выйдя со своей драгоценной добычей, она заперлась в своей комнате. Оказывается, он записывал баллады, которые пел ей. Раздражение смешивалось с пониманием: конечно, он не хочет, чтобы были забыты предания его народа. А делиться справедливо он так и не научился. Но зачем закрывать хранилище записей?

Что за люди жили в Кедровой Вершине?

Арона заглянула к ткачихе Элтее, просто чтобы поговорить об Эгиле с его младшей сестрой. Ловри восхищалась им. Она ничего не говорила о его злых шутках или о грубости, но хвастала:

– Никто к нам не пристает, когда он рядом.

Ближайшая к Эгилу по возрасту среди пришелиц Леатрис делилась своими словами, как драгоценными пряностями.

– Он красив, – восхищалась она. – Он честолюбив. Все говорят, что когда‑нибудь он станет большим человеком. – Другими словами, Леатрис его захвалила.

Хозяйка мулов Дарран заметила:

– Хороший работник. Говорит гладко. Любит командовать. Умеет обращаться с мулами.

– Эгил? – с энтузиазмом воскликнул Осеберг. – Он лучше всех!

Арона уселась на край рабочего стола в кузнице.

– Он не ревнует, что вы с Бритис стали сестрами‑подругами?

Осеберг засмеялся.

– Ревнует? Он рад. Сам мне сказал. Во всяком случае она не в его вкусе. – Лицо его омрачилось. – Но это ужасно: я вижусь с Бритис, только когда мамы нет поблизости.

Осеберг любит Эгила. Каковы бы ни были его манеры, у Осеберга доброе сердце.

Бритис с удовольствием рассказала Ароне, каково жить с он‑чужаком.

– Приятно! Как сестра‑подруга, только лучше. О, конечно, у Осеберга бывают странности, – призналась она. – Она ужасно расстраивается из‑за того, что я должна буду ходить к фальконерам. Она просила меня больше этого не делать. Но мне сейчас это и не нужно! – Она хихикнула, наклонила голову и посмотрела застенчиво. – Делать детей таким образом гораздо приятней. Ты должна сама попробовать. – Бритис немного подумала. – Осеберг хочет, чтобы я делала всю работу по дому, а она сама работает снаружи, но она такая сильная и так много успевает, что это только справедливо. – Она поджала губы. – Но Осеберг не приходит ко мне, пока не убедится, что ее ужасная старая мать не умрет с голоду и не замерзнет. Я считаю это справедливым: она все‑таки ее мать.

Неужели в Эгиле есть нечто такое, чего она, Арона не видит? Она нанесла еще один визит. Отправилась на новую ферму, которую дали матери Эгила в обмен на котел. Госпожа Элизабет, подоткнув юбку и обвязав волосы шарфом, работала мотыгой в поле. Эгил пообещал ей: «Ты не будешь работать на земле, мама. Я всё сделаю». И убежал в Дом Записей, оставив ее с фермой которую она не хотела, и со всей работой, которую здесь нужно выполнять. Он лжец, хулиган и безнадежно избалован. Арона нерешительно постояла на дороге потом окликнула хозяйку.

– Знаешь, он ведь у меня старший, – говорила госпожа Элизабет. Они сидели на крыльце и пили травяной чай. – До сих пор я одна не могу заработать на жизнь. Наверно, я его слишком избаловала.