К счастью, преследователей не было, никто этого шума не услышал. Это было дело не людей, а богов.

Небольшая группа оборванных беженцев пробиралась меж деревьев и скал, по липкой грязи и скользкому мху, через колючие кустарники вверх по крутому склону, торопливо уходя от новой беды. Дети падали, их приходилось поднимать; матери часто шлепали их. Самые маленькие плакали от голода и страха. Слышались резкие голоса ссорящихся. Юбки женщин отяжелели от грязи и были изорваны колючками. В отчаянии призывала Элен, жена плотника:

– Ну, ну! Маленькие птички в своих гнездышках никогда не ссорятся!

– О, заткнись! – рявкнула на нее Гондрин, хозяйка пивной.

– Мы идем слишком долго, – сердито проворчала Лиза. Ее дети молча поднимались по холму. – Все смертельно устали.

Думая, кто мог назначить, вероятно, опозоренную двоюродную сестру деревенской жрицей, Хуана посмотрела на нее, но ничего не ответила.

В страхе и волнении они почти не заметили, как подъем закончился и начался спуск. Но когда увидели, что путь относительно свободен от кустарников и колючек, Леатрис, дочь кузнеца, первой заметила:

– Тропа, мама! Тропа! Интересно, куда она ведет.

– Тропа, тропа, – кричали усталые и самые неосторожные.

– Куда тропа? – недоверчиво произнесла Хуана. –Знаем ли мы, кто ее проложил? А что, если нас прогонят от дверей, как нищих?

– Как ты всегда и делала, – громко отозвалась хозяйка пивной.

– Может быть, тропа ведет к крепости врага, – со страхом предположила Элен, жена плотника.

– А может, к убежищу? – с надеждой отозвалась Леатрис. Все заговорили одновременно, и только изредка сквозь общий гул пробивался чей‑нибудь голос. Наконец Хуана простонала:

– О, если бы с нами был хоть один мужчина! – Все сразу с ней согласились.

– Ну, мужчин нет, – подвела итог Лиза, – так что постараемся вести себя как самостоятельные женщины. Те, кто согласен идти дальше, соберитесь здесь, рядом со мной. Кто не согласен, решайте, что будете делать. Что касается меня, то я иду. Что бы нас там ни ожидало, все равно хуже одиночества и страшной ночи в лесу не будет. Конечно, если там не крепость с солдатами. Но мы можем послать кого‑нибудь вперед на разведку. Эгил! – позвала она своего старшего сына.

– Конечно, мама, – уверенно откликнулся юноша.

Ему почти семнадцать, и он уже пытается отрастить усы.

– Решено, – жизнерадостно заключила Лиза. – Уже темнеет. Устроим лагерь здесь или пойдем дальше?

– Если заночуем здесь, – послышался дрожащий девичий голос, – нас растерзают дикие звери.

– Нет, если мы разожжем костер, – презрительно ответил Эгил, сын Варена.

– Но если мы разожжем костер, – разумно отозвалась пожилая женщина, – разве нас не заметят дикари?

Лиза задумалась, а вокруг снова все заговорили одновременно.

– Мы должны поставить часовых, – наконец решила Лиза, – и дежурить по очереди. У кого есть что‑нибудь тяжелое и острое? Вилы? Кухонный нож?

– А хватит ли для этого старших мальчиков? –засомневалась Элен, пытаясь сосчитать их.

Гондрин взяла прочную палку.

– Если Лиза согласна дежурить первой, я с ней, –объявила она. – Если кто‑то покажется, вы будете предупреждены. – Она видела, как Элен со страхом посмотрела на мальчиков десяти, одиннадцати и двенадцати лет, и презрительно сказала: – О, Элен, тебе пора вырасти и не перекладывать свою ношу на плечи других. Кто еще?

Леатрис огляделась и увидела лопату, которой похоронили ее отца.