Лучи солнца проникали сквозь изумительной красоты витражи окон и освещали статуи святых у алтаря, и она почувствовала, будто благословение божье в этот момент сошло на нее.

Вера всегда занимала в жизни Корделии значительное место.

Ее мать была необыкновенно религиозна и приобщала ее к католической вере с малых лет.

Верить в бога для Корделии было так же естественно, как дышать, есть и спать; вера глубоко вошла в ее душу и сознание и вдохновляла ее так же, как и Дэвида.

Сейчас она молилась богу, проникнутая такой благодатью, которую не испытывала раньше.

Девушка хотела уже подняться с колен, но осталась на месте и снова обратилась с молитвой к господу:

— Даруй мне, господи, счастье найти любовь такую, о которой мне рассказывал Марк… Любовь чистую и верную.

В этот момент Корделия почувствовала, что в душе ее произошло что-то доброе и светлое, и это ощущение согрело и окрылило девушку.

Это трудно объяснимое состояние подсказывало ей, что сердце ее проснулось и душа готова для восприятия любви, а это означало, что она стала взрослой.

«Когда я полюблю, — подумала Корделия, — то все детское, что еще есть во мне, останется в прошлом, и я стану настоящей женщиной».

Охваченная столь заманчивой мыслью, она поднялась с колен. Улыбка играла на ее губах, глаза восторженно светились, отчего она выглядела прекрасной, как никогда.

Она чувствовала себя всеми забытой, но, здраво рассуждая, понимала, что мужчины заняты своими делами и отныне ей предстоит полагаться на саму себя и научиться быть более независимой.

Однако одиночество дома отличалось от одиночества в чужой стране, в чужом доме, рядом с малознакомыми людьми.

Более внимательных и добродушных людей, чем граф и графиня Малдука, трудно было найти, но их интересы не занимали ее, их друзья были ей едва знакомы и представлялись девушке людьми отвлеченными. Порой она не знала, как поддержать разговор с графом и графиней, когда обычные темы истощались.

Корделию начали одолевать размышления о том, как долго стоило ей оставаться на Мальте.

Ее присутствие здесь имело в действительности мало значения для Дэвида, а возможность видеться с ним часто была сомнительна.

Корделия была уверена, что при первой возможности Дэвид напросится участвовать в «караване», а в его отсутствие страх и тревога за его безопасность будут возрастать в ней с каждым прошедшим в разлуке днем.

Как бы смешно это ни могло показаться, но девушка испытывала возмущение и обиду при мысли, что для брата она значила все меньше и меньше, и не сомневалась, что его отношение если и изменится, то только в худшую сторону, независимо от того, останется она на Мальте или покинет ее.

Только теперь Корделия ясно осознала, что, с его точки зрения, для нее будет лучше, если она выйдет замуж еще до того, как он начнет подготовку к вступлению в ряды рыцарей и, уж конечно, до принятия обета.

Но, вспомнив о двух мужчинах, предлагавших ей вступить с ними в брак, девушка пришла к выводу, что любые несчастья, уготованные ей судьбой, она лучше выстрадает в одиночестве, чем будучи связанной брачными узами с нелюбимым мужем.

Особенно таким, как герцог ди Белина, хотя оба претендента на ее руку вызывали у нее страх и отвращение.

Корделию заботило, что никогда она не сможет подобающим образом выразить свою благодарность Марку, в последнюю минуту спасшему ее от приставаний омерзительного герцога.

При воспоминании об этой сцене в беседке она содрогнулась, представив, как жадными руками он прижимал ее к себе, влажными губами тянулся к ее губам, глядя горящими, безумными глазами, до смерти напугавшими ее.

Возвращение Марка в ее жизнь было неожиданным, они много лет не виделись, и детские воспоминания Корделии о своем кузене были не слишком лестными для него.