|
Губы их встретились, он стал осыпать ее жаркими поцелуями. Милли почувствовала, как в ней пробуждается желание, сердце бешено заколотилось. Она ощутила на своем теле его ласковые руки… Ближе к ночи Брайан Ричардсон принес в гостиную кофе. Милли осталась на кухне нарезать салями для сандвичей. Она только что заметила, что оставшаяся после завтрака грязная посуда все еще лежала в мойке. “А действительно, – мелькнула у нее мысль, – не мешало бы и домой привнести кое что из служебного обихода”. Ричардсон подошел к портативному телевизору Милли, стоявшему на низком столике перед одним из просторных кресел. Включив аппарат, он позвал Милли: – Не знаю, смогу ли это вынести, но, думается, лучше нам знать – пусть даже самое худшее. В то время, когда Милли вошла с тарелкой сандвичей, Си би си начала передавать программу новостей. Как стало обычным в последнее время, первые сообщения касались ухудшения международной обстановки. В Лаосе начались мятежи, подстрекаемые Советами, и на американскую ноту протеста Кремль ответил с враждебной воинственностью. В европейских странах – сателлитах Советов отмечалась массированная концентрация войск. Москва и Пекин, подлатавшие свои взаимоотношения, обменялись новыми сердечными любезностями. – Надвигается, – пробурчал Ричардсон. – С каждым днем все ближе и ближе. Настала очередь дела Анри Дюваля. Холеный диктор объявил: “Сегодня в Оттаве вокруг Анри Дюваля, человека без родины, ожидающего сейчас в Ванкувере депортации, разразился скандал в палате общин. В разгар стычки между правительством и оппозицией Арнольд Джини, депутат от Восточного Монреаля, был удален из зала до конца сегодняшнего заседания…” Позади диктора на экране появилась фотография Анри Дюваля, за ней – снимок крупным планом увечного депутата. Как и опасались Ричардсон и Джеймс Хауден, эпизод с удалением Джини из зала и фраза Харви Уоррендера о “человеческих отбросах”, которая его вызвала, стали “гвоздем” всей истории. И как бы объективно ни подавалось сообщение, скиталец и калека неизбежно выглядели жертвами жестокосердного и неумолимого правительства. “Вот как описывает события в палате корреспондент Си би си Норман Дипинг…” – продолжал диктор, и Ричардсон выключил телевизор. – Нет сил на все это смотреть, – сказал он. – Ты не возражаешь? – Нет, конечно, – покачала головой Милли. Понимая всю значительность того, что она увидела в телепередаче, Милли сегодня вечером тем не менее не могла заставить себя проявлять к этому должный интерес. Самый важный для нее вопрос оставался пока нерешенным… – Черт бы их всех побрал, – Брайан Ричардсон ткнул пальцем в сторону погасшего экрана телевизора. – Ты знаешь, какая у них аудитория? От побережья до побережья. Добавь к этому радио, местные телестудии, завтрашние газеты… – Он в полной безысходности пожал плечами. – Я все понимаю, – ответила Милли. Она попыталась отвлечься от своих забот. – Жаль, что ничем не могу помочь. Ричардсон поднялся из кресла и принялся расхаживать по гостиной. – Ты уже помогла, Милли. Ведь это ты обнаружила… – он оставил фразу незаконченной. Им обоим, догадалась Милли, одновременно вспомнилась фотокопия, секретная сделка между Джеймсом Хауденом и Харви Уоррендером. Она осторожно спросила: – А тебе удалось?.. Он замотал головой: – Да будь оно все проклято! Ни одной зацепки… Ничего… – А знаешь, – медленно произнесла Милли, – в мистере Уоррендере есть все таки что то странное. |
