|
Что гораздо серьезнее. Супруга генерал губернатора направилась к своему мужу. – Только представь себе, Шелдон, у нас нет коньяка, – сообщила она отчаянным шепотом, не подозревая, что не предназначенные для посторонних ушей слова отчетливо слышны всем рядом стоящим. – Не может быть! – Тихо, тихо. Не знаю, как это могло случиться, но коньяка у нас нет. – Но надо же что то срочно предпринимать! – Чарльз позвонил в клуб ВВС. Они обещали сейчас же прислать. – Господи, Боже мой! – в голосе его превосходительства звучала неподдельная тоска. – Неужели мы даже гостей не можем принять как полагается? – Боюсь, придется пить кофе в чистом виде, – пробормотал Артур Лексингтон. Он взглянул на новый стакан виноградного сока, который несколько минут назад принесли Джеймсу Хаудену. – Вам то нечего беспокоиться. Этого добра у них, наверно, галлоны . Генерал губернатор зло буркнул: – Ну, кто то поплатится за это головой! – Перестань, Шелдон, – хозяин и хозяйка по прежнему переговаривались шепотом, оставаясь в неведении, что их слушает забавляющаяся происходящим аудитория. – С кем не бывает… Не забывай, какая осторожность нужна сейчас с прислугой… – Разрази гром всю эту прислугу! – Мне подумалось, ты должен знать, что случилось, – терпеливо уговаривала мужа Натали. – Я все улажу, дорогой. – Ну хорошо, ладно. – Его превосходительство улыбнулся со смешанным чувством смирения и любви, и супруги вместе направились к своему пятачку у камина. – Sic transit gloria. Тот, кто поднимал в воздух тысячи аэропланов, теперь не смеет упрекнуть судомойку, – произнесено это было весьма язвительно и слишком громко. Тирада принадлежала Харви Уоррендеру, министру по делам гражданства и иммиграции. Он стоял совсем рядом, высокий и располневший, с редеющими волосами и басовитым раскатистым голосом. Обычные для него менторские манеры остались, видимо, в память о тех временах, когда он преподавал в колледже, еще до того, как занялся политической деятельностью. – Легче, Харви, – предостерег его Артур Лексингтон, – вы все же имеете дело с королевской властью. – Иногда я просто не в силах переносить напоминания о том, что лишь одни “шишки” неизбежно выживают, – ответил ему Уоррендер, несколько понизив голос. Наступило неловкое молчание. Намек был предельно понятен. Единственный сын Уоррендера, юный офицер ВВС, во время второй мировой войны пал в бою смертью героя. Отцовская гордость за сына была столь же неизбывной, сколь и его скорбь. На его замечание можно было легко найти не один ответ. Генерал губернатор храбро сражался в двух войнах, да и “Крест Виктории” просто так не дают… Потери и смерть на войне не признают ни возрастов, ни званий… Однако в данный момент, похоже, лучше было вообще не отвечать. – Ну, пошутили и хватит, – бодро произнес Артур Лексингтон. – Прошу извинить, премьер министр, Харви… Он кивнул им и пошел через всю гостиную к своей жене. – Почему, интересно, кое для кого некоторые темы бывают столь неудобны? – спросил Уоррендер. – Или для памяти установлен какой то срок? – Здесь, по моему, в основном вопрос выбора времени и места. – Джеймсу Хаудену не хотелось развивать эту тему. Иногда у него появлялось желание избавиться от Харви Уоррендера в качестве члена правительства, но по ряду серьезных причин он не мог этого сделать. Стремясь сменить предмет разговора, премьер министр сказал: – Харви, давно хотел потолковать с вами о делах вашего министерства. |
