Хауден решил, что сейчас следует говорить без обиняков.
– Ваш департамент, Харви, плохо выглядит в прессе, и, как я считаю, во многом по вашей вине. Мне бы хотелось, чтобы вы вели дела пожестче и
перестали позволять вашим чиновникам так самовольничать. Смените нескольких, если требуется, даже на самом верху; мы не можем увольнять
государственных служащих, но у нас есть, куда их задвинуть. И, ради Бога, не выпускайте вы спорные иммиграционные дела на страницы газет. В
прошлом месяце, например, – женщина с ребенком!
– Эта ваша женщина держала бордель в Гонконге, – парировал Харви Уоррендер, – и прикатила к нам с венерической болезнью.
– Возможно, я выбрал не лучший пример. Но есть множество других, и, когда возникают подобные щекотливые дела, правительство по вашей милости
выглядит каким то бессердечным людоедом, а это вредит всем нам.
Премьер министр говорил тихо, но напористо, не сводя глаз со своего собеседника.
– Ясно, – притворно вздохнул Уоррендер. – На мой вопрос вы ответили. Похвалы мне сегодня не дождаться.
– Не в этом дело, – резко бросил Джеймс Хауден. – Речь идет о точном политическом мышлении.
– И ваше политическое мышление всегда было точнее моего, Джим. Не так ли? – Уоррендер дурашливо закатил глаза. – В противном случае я мог бы
стать партийным лидером вместо вас.
Хауден не ответил. Совершенно очевидно, что алкоголь ударил в голову его собеседнику. Уоррендер, однако, продолжал:
– Все, что делают мои чиновники, – строго следует букве закона. Я лично считаю, что они прекрасно справляются с порученной им работой. А если
вам что то не нравится, то почему бы нам всем не собраться вместе и не внести поправки в закон об иммиграции?
Премьер министр понял, что в выборе места и времени для этого разговора он допустил ошибку. Стремясь завершить беседу, он сказал:
– Вот этого мы сделать не можем. Наша законодательная программа и так перегружена.
– Чушь!
Слово хлестнуло по гостиной как удар бича. Вновь наступило напряженное молчание. Гости уже оборачивались в их сторону. Премьер министр заметил,
как генерал губернатор бросил на них укоризненный взгляд. Потом гомон голосов возобновился, но Хауден чувствовал, что, вернувшись к прерванной
беседе, все невольно продолжают прислушиваться.
– Вы боитесь иммиграции, – не унимался Уоррендер. – Вы все боитесь, точно так же, как и любое другое правительство. Вот почему мы упорно
отказываемся признать ряд вещей, даже между собой.
Стюарт Коустон, закончивший показ фокусов, направился к ним с напускной беззаботностью.
– Харви, – дружелюбно, почти радостно произнес он, – бросьте валять дурака!
– Присмотрите за ним, Стю, – попросил премьер министр. Он ощущал, как в нем нарастают злость и раздражение. Если он попытается уладить инцидент
сам, то может сорваться, а это только усугубит ситуацию. Премьер министр отошел от них и присоединился к Маргарет и окружившим ее гостям.
Однако он все еще мог слышать голос Уоррендера, обращавшегося на этот раз к Коустону:
– Когда дело касается иммиграции, доложу я вам, мы, канадцы, превращаемся просто в кучку лицемеров. Наша иммиграционная политика – политика,
которую приходится проводить мне, друзья мои, – на словах декларирует одно, а на деле подразумевает совсем другое.
– Потом расскажете, – еще раз попробовал остановить его Стюарт Коустон. Он все еще пытался улыбаться, но давалось ему это с огромным трудом.
– Нет, сейчас! – Харви Уоррендер вцепился в рукав министра финансов. – Этой стране для дальнейшего роста и развития нужны всего две вещи, и
любой из присутствующих здесь знает какие. |