|
Хауден решил, что сейчас следует говорить без обиняков. – Ваш департамент, Харви, плохо выглядит в прессе, и, как я считаю, во многом по вашей вине. Мне бы хотелось, чтобы вы вели дела пожестче и перестали позволять вашим чиновникам так самовольничать. Смените нескольких, если требуется, даже на самом верху; мы не можем увольнять государственных служащих, но у нас есть, куда их задвинуть. И, ради Бога, не выпускайте вы спорные иммиграционные дела на страницы газет. В прошлом месяце, например, – женщина с ребенком! – Эта ваша женщина держала бордель в Гонконге, – парировал Харви Уоррендер, – и прикатила к нам с венерической болезнью. – Возможно, я выбрал не лучший пример. Но есть множество других, и, когда возникают подобные щекотливые дела, правительство по вашей милости выглядит каким то бессердечным людоедом, а это вредит всем нам. Премьер министр говорил тихо, но напористо, не сводя глаз со своего собеседника. – Ясно, – притворно вздохнул Уоррендер. – На мой вопрос вы ответили. Похвалы мне сегодня не дождаться. – Не в этом дело, – резко бросил Джеймс Хауден. – Речь идет о точном политическом мышлении. – И ваше политическое мышление всегда было точнее моего, Джим. Не так ли? – Уоррендер дурашливо закатил глаза. – В противном случае я мог бы стать партийным лидером вместо вас. Хауден не ответил. Совершенно очевидно, что алкоголь ударил в голову его собеседнику. Уоррендер, однако, продолжал: – Все, что делают мои чиновники, – строго следует букве закона. Я лично считаю, что они прекрасно справляются с порученной им работой. А если вам что то не нравится, то почему бы нам всем не собраться вместе и не внести поправки в закон об иммиграции? Премьер министр понял, что в выборе места и времени для этого разговора он допустил ошибку. Стремясь завершить беседу, он сказал: – Вот этого мы сделать не можем. Наша законодательная программа и так перегружена. – Чушь! Слово хлестнуло по гостиной как удар бича. Вновь наступило напряженное молчание. Гости уже оборачивались в их сторону. Премьер министр заметил, как генерал губернатор бросил на них укоризненный взгляд. Потом гомон голосов возобновился, но Хауден чувствовал, что, вернувшись к прерванной беседе, все невольно продолжают прислушиваться. – Вы боитесь иммиграции, – не унимался Уоррендер. – Вы все боитесь, точно так же, как и любое другое правительство. Вот почему мы упорно отказываемся признать ряд вещей, даже между собой. Стюарт Коустон, закончивший показ фокусов, направился к ним с напускной беззаботностью. – Харви, – дружелюбно, почти радостно произнес он, – бросьте валять дурака! – Присмотрите за ним, Стю, – попросил премьер министр. Он ощущал, как в нем нарастают злость и раздражение. Если он попытается уладить инцидент сам, то может сорваться, а это только усугубит ситуацию. Премьер министр отошел от них и присоединился к Маргарет и окружившим ее гостям. Однако он все еще мог слышать голос Уоррендера, обращавшегося на этот раз к Коустону: – Когда дело касается иммиграции, доложу я вам, мы, канадцы, превращаемся просто в кучку лицемеров. Наша иммиграционная политика – политика, которую приходится проводить мне, друзья мои, – на словах декларирует одно, а на деле подразумевает совсем другое. – Потом расскажете, – еще раз попробовал остановить его Стюарт Коустон. Он все еще пытался улыбаться, но давалось ему это с огромным трудом. – Нет, сейчас! – Харви Уоррендер вцепился в рукав министра финансов. – Этой стране для дальнейшего роста и развития нужны всего две вещи, и любой из присутствующих здесь знает какие. |
