— Он сообщит обоим штиптарам, что мы уедем отсюда в полдень.

— Он сказал, что не поедет.

— Поверь, он солгал. Если он направится сейчас домой, выберись из города и спрячься где-нибудь на дороге, ведущей в Радовиш. Как только он поедет туда, сразу извести меня.

— А если нет?

— Тогда часа через два ты вернешься. Позже он уже, наверное, не поедет.

Тем временем я узнал, где найти цирюльника, и направился к нему, чтобы подстричь бороду и волосы. Он тоже видел чудо, свершенное нами. На Востоке в каморках цирюльников вечно толпится народ, обмениваясь новостями, поэтому я не удивился, увидев, что комната полна людей.

Они молча внимали любым моим движениям, пока цирюльник стриг меня.

Кто-то из сидевших у меня за спиной то и дело тянулся, стараясь схватить падавшие волосы, пока цирюльник, отчаявшись строить ему свирепые гримасы, наконец больнехонько не пнул его ногой, крикнув:

— Вор! Что упало, то мое. Не воруй у меня!

На обратном пути я зашел в две лавки, в одной из которых торговали чулками, а в другой — очками. В первой я купил пару длинных чулок, доходивших до бедра, а во второй — очки с голубыми стеклами.

Еще в одной палатке я приобрел зеленую ткань для тюрбана, который подобает носить лишь потомкам пророка. Теперь у меня было все, что нужно.

Я отсутствовал более часа. Когда я вернулся, Халеф был уже дома.

— Сиди, ты прав, — промолвил он, — Парень сбежал.

— Когда?

— Направился домой и через несколько минут уехал.

— Значит, он заранее готовился к отъезду.

— Конечно, иначе ему надо было седлать всю свою кавалерию.

— И на чем он поехал?

— Он поехал на муле и повел за собой четырех груженых ослов; каждого из них привязал к хвосту ослика, шедшего впереди, а переднего — к хвосту мула.

— Ехал он медленно?

— Нет. Похоже, он спешил.

— Наверное, хотел как можно быстрее известить кого-то. Ладно, нам это не повредит. Я поеду сейчас, а вы покиньте Остромджу в полдень.

— А помнишь, что ты сказал мне перед сном? Так и будет?

— Конечно.

— Я поеду на Ри?

— Да, а я возьму твою лошадь. Оседлай ее, а потом снова выбирайся из города; только надень туфли, в которых ты молишься.

— Для чего, сиди?

— Ты одолжишь их мне, а я оставлю тебе свои высокие сапоги.

— Мне их надеть?

— Нет, малыш, ты утонешь в них. Еще я дам тебе сейчас на хранение все остальные мои вещи; особенно береги ружья. Ну а я пока попрощаюсь.

Последнее далось мне, конечно, труднее, чем я думал. Хозяин постоялого двора, Ибарек, тоже решив направиться домой, обещал мне как следует отхлестать плеткой обоих братьев, приютившихся у него, но я не верил, что у этого храбреца достанет мужества так поступить.

И вот наконец-то я уселся в седло. Оба трактирщика удивились, что я не стал седлать жеребца, но я не выдал им своих намерений.

За городом меня ждал Халеф; рядом стояла Набатия.

— Господин, — сказала она, — я услышала, ты решил нас покинуть, вот потому и пришла. Я хочу еще раз тебя поблагодарить, пока нас никто не видит. Теперь буду думать о тебе и никогда тебя не забуду.

Я пожал ей руку и быстро ускакал прочь. Мне было жаль глядеть в ее глаза, мокрые от слез.

Халеф еще немного следовал за мной, пока мы не поравнялись с зарослями кустарника. Там я спешился и отошел за кусты.

Маленький хаджи принес с собой горшок, в котором находился отвар садара.