Я посмотрел человеку в глаза и спросил:
— Так, значит, ты-то и дело ходишь отсюда в Радовиш?
— Да, господин, — отвечал он, — но не хожу, а езжу верхом.
— Когда ты поедешь в следующий раз?
— Послезавтра.
— А раньше нет?
Он покачал головой, и я сказал ему:
— Это очень хорошо для тебя.
— Почему?
— Потому что сегодня та дорога опасна для тебя.
— Почему же, эфенди?
— Это неважно. Просто, если ты хотел сегодня ехать туда, то я тебя предупредил.
— А сам-то ты ведь поедешь, наверное?
Поначалу он смотрел на меня искренним, честным взором, но с каждым вопросом взгляд его становился резче и злее.
— Разумеется, — непринужденно ответил я.
— Когда, эфенди?
— Ровно в полдень.
— Не к добру это время выбрано. В дорогу нужно отправляться за пару часов до захода солнца, во время послеобеденной молитвы.
— Так делают в пустыне, а не здесь. Ночью нет резона скакать по неизвестным лесам, да еще и аладжи шастают неподалеку.
— Они? — с притворным изумлением переспросил посыльный.
— Ты их знаешь? — спросил я его.
Он коротко качнул головой.
— А разве ты не слышал о них? — продолжал я прощупывать его.
— Немного. Казий-муфтий сказал мне, что они хотят на тебя напасть.
— Я знаю об этом.
— От кого?
— От одного хорошего друга. Если они умны, пусть держатся от меня подальше. Я не позволю с собой шутить.
— Да, я слышал это, — он лукаво улыбнулся, — тебя и твоих людей даже пуля не берет.
— О, это еще не все!
— Да, пуля даже отлетает к тому, кто выстрелил.
Он смерил меня хитро прищуренным взглядом, как будто хотел сказать: «Послушай, у тебя все дома, у меня тоже; друг друга нам не провести». Он был умнее «прокурора». Тог тоже заметил его улыбку и верно истолковал ее, спросив:
— Ты, пожалуй, не веришь этому, Тома?
— Ох, если сам эфенди это говорит, так тому и быть!
— И я тебе присоветую думать так же. Сомневаться в этом оскорбительно, а ты ведь всегда был учтивым человеком.
— Да, Аллах тому свидетель. Поэтому я думаю, что эфенди тоже проявит к нам некоторую учтивость и докажет, что пуля его не берет.
Халеф наблюдал за нами. Это вошло у него в привычку, ведь всякий раз, когда мы встречали кого-нибудь, он читал у меня по лицу все, что я думаю о встречном. Он тут же показал мне, что не доверяет этому посыльному, и взялся за рукоятку плети, промолвив:
— Эй ты, послушай-ка! Ты принялся обучать учтивости нашего знаменитого эмира? Ежели ты думаешь, что тебе это дозволено, я готов ударами этого бича начертать правила учтивого тона у тебя на спине. Раз уж ты так заважничал и надулся, как лягушка, отчего бы тебе не поквакать?
Он встал и с явной угрозой сделал несколько шагов в сторону посыльного. Тот моментально отлетел к двери и прокричал:
— Постой, постой, о хаджи! Мне и в голову не приходило читать вам проповеди. Пусть плетка повисит у тебя за поясом. Я вовсе не намерен знакомиться с ней ближе.
— Тогда веди себя так, чтобы мы остались довольны тобой. Мы дети единого пророка и сыновья падишаха, и нам не нравится тот, кто носит имя Тома. Так могут звать лишь неверного, коему дозволено глодать только корки от дынь мусульманина. Впрочем, мы докажем вам, что в наших словах не было лжи и что нам даровано творить чудеса и знамения, взирая на которые вы онемеете от удивления. |